«Что-то ее долго нет! – Думал учитель, кутаясь в плащ. – Как бы не простудиться нам обоим! Честное слово, если завтра она сама не сядет за книги, я напомню ей стих из двенадцатой главы послания к Евреям: «Всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью; но после наученным чрез него доставляет мирный плод праведности!»
Мысли о том, что он сделает с нерадивой девчонкой, были прерваны появлением нескольких летучих мышей, которые принялись кружить над амбаром. Вот сейчас клирик, хоть и был храбрым солдатом, почувствовал как взмокла от пота его спина. Появление этих ночных животных не предвещало для Эвелины ничего хорошего. Летучих мышей в те времена считали посланниками нечистой силы.
– Если что-нибудь с Эвелиной случится – никогда себе этого не прощу! А если все окончится хорошо – обязательно высеку! Потому, что дисциплина – это необходимая мера в жизни каждого человека! Не так важно, высокого он звания или низкого, перед Господом все равны! Розга просто необходима для правильного воспитания честной, богобоязненной девушки!
Пока клирик рассуждал, девушка начала веять третий вес. В овине пахло пылью, плесенью и хлебом. Несколько раз Эвелина чихнула, но продолжала усердно работать. Тут пришла на помощь Луна, которая вылезла из-за туч, и озарив овин сквозь узкое окно.
– Неужели все врут эти болтливые служанки, – рассуждала Эвелина, чувствуя, как с непривычки у нее заболела спина, – а как же гадание?
– И тут мимо нее прошел призрачный образ сэра Оливера Хаксли, гостившего у них в замке в прошлом году, а потом вслед за ним пошел другой, совершенно неизвестный ей рыцарь.
Тела казалось, били сотканы из лунного света и двигались, не касаясь пола. Прозрачный сэр Оливер снял с себя голову и пошел дальше, сквозь стену амбара, погрозив при этом неизвестному рыцарю кулаком.
Неизвестный рыцарь строго посмотрел на Эвелину, погрозил ей розгой и растаял.
– Свят! Свят! – Девушка вскочила в испуге, и забыв, что на ней нет ни клочка одежды, бросилась к дверям амбара.
Клирик долго возился, чтобы привести девушку в чувство, а потом, сгорая от телесных и душевных мук, помог одеться.
– Да ладно тебе. – Эвелина хоть и была смущена, но не очень сильно, – как будто ты меня голой не видел! Сколько раз ты угощал у меня розгой мою грешную попку?
– Грешница! Да, но ты этого заслуживала! – Вздохнул несчастный клирик, отворачиваясь. – Впрочем, я могу поступить по-другому: рассказать твоему отцу!
– Папе – не надо! – Эвелина, одевшись, поспешила в свою комнату. – Обещаю, что завтра я буду хорошей и послушной ученицей!
Эвелина знала, что учитель, не смотря на всю свою строгость, в душе был добрым человеком и не раз прощал ей мелкие прегрешения. Иногда она просто злоупотребляла его терпением, начинала дерзить и бунтовать. Несчастному клирику, привыкшему к таким выходкам, приходилось спокойно продолжать урок, не обращая внимания на очередной мятеж. Но потом, когда никаких сил не хватало. Он, помолившись перед распятием, докладывал отцу о поведении дочери.
– Опять не слушается? – Граф в таких случаях собственноручно брал пучок прутьев и приступал к делу.
Всю новь девушка провела без сна, вновь и вновь переживая приключение в амбаре. Кто же он? Неизвестный рыцарь? И почему мужей было двое, а один снимал голову? Только под утро ее сморил сон.
Разумеется, сонной девушке не хотелось вставать и тем более заниматься латынью.
– Ты помнишь, что обещала вчера мне вечером? – Спросил учитель. – Похоже, тебе надо взбодриться!
Девушка вздохнула и покорно задрала юбку.
– Как гадать по ночам ты первая, – клирик стряхнул воду с пучка тонких ореховых прутьев, – да простит тебя Господь! А я накажу!
Надо сказать, воспитательную дюжину, прописанную клириком девушка выдержала мужественно, не удостоив учителя ни криком, ни жалобами о снисхождении.
«Так мужественно она никогда не вела себя раньше, – учитель смотрел на попку Эвелины, всю изукрашенную орешником, – похоже, она становится взрослой!»
Впрочем, верным было и то, что эффект воспитательной дюжины был не очень длительным: отлежавшись после сурового внушения, девочка снова взялась за проказы.
«Достанется же кому-то в жены наша строптивая птичка, – подумал учитель, и, перекрестившись, смахнул слезинку, – горе мне грешному!»
Прилежания Эвелине розги вернули очень ненадолго.
– Эдмон, спорим на кружку пива, я попаду из лука вон в того голубя? – Девушка потянулась за луком.
– И папа спустит тебе за это шкуру! – услышала она в ответ. – Это он обязательно сделает и не только ради того, чтобы юная леди вела себя, как и подобает девушке накануне шестнадцатилетия, во славу своего древнего рода! Хотя… он может и отложить наказание в честь праздника! Скоро мы всем замком будем пить за твое здоровье!
«Тебе-то Эдмон пить пиво и вино, да жрать кабанину за мое здоровье, а мне… – девушка, представила то, что вскоре произойдет, и ее темно-карие глаза наполнились слезами, – меня этот праздник совсем не радует!»
Начиная с двенадцатого дня рождения, молодая леди должна была ежегодно переносить болезненную унизительную процедуру, задуманную графом не только как профилактика и лечение клептомании, но и воспитание стойкости и покорности, как необходимого качества будущей рыцарской жены.
– Не надейся, смягчить мое сердце! Розги будут сопровождать тебя до тех пор, пока не подойдет срок выдачи тебя замуж! – заявил граф, выпоров юную леди впервые. – И это минимальное наказание для воровок!
– Ну, девочка, – клирик швырнул измочаленные прутья в огонь, – ты вынесла наказание достойно. Надеюсь, Господь не оставит тебя в день рождения!
До праздника оставались считанные дни.
Глава вторая. Подарок ко дню рождения
В 1505 году из труб замка валил густой дым, все обитатели замка готовилась отпраздновать шестнадцатилетние наследницы славного рода Стоуксов.
Молодая леди сидела в напряженном ожидании на краешке смятой постели и смотрела на новый серебряный «пояс верности», подарок отца на день рождения.
– Как там писал Иероним[31], что не может быть стыда и вины на женском поле, к которому принадлежит Дева. Значит, нет на мне стыда за то, что придумал отец! При этом, как писал Иероним, через девственность женщина может возвыситься над своим природным положением и стать такой же совершенной, как мужчина. Правда, о том, что голых девственниц надо сечь и надевать на них такие оковы, он не писал ничего!
К сожалению, Иероним и его книга не принесла девушке никакого утешения. Время, казалось, замедлило свой бег.
Понятно, что юная девушка была в курсе праздничных приготовлений, и единственную наследницу графа Стоукса не ожидало ничего приятного, в день Рождения. «Неделя без порки», данная отцом чтобы следы от воспитания не портили задуманного зрелища, подходила к концу.
– Господь да поможет мне! – шептала Эвелина слова молитвы.
Одежда девушки в честь торжественного случая состояла из подбитого мехом плаща и «пояса верности», который по тогдашней дикой моде выглядел следующим образом: тонкие узкие трусики из полоски серебра с отверстиями для отправления естественных потребностей, по бокам были пришиты кожаные прокладки, чтобы не стереть кожу до крови. Кроме него на юной леди ничего больше не было. «Зачем одеваться, – думала Эвелина, защелкивая пояс ключиком, – если ровно в три часа пополудни, в тот самый час, когда она родилась, меня приведут в пиршественный зал, разденут как рабыню на рынке, а потом отец при всех нанесет шестнадцать ударов розгой! Бедная моя попа! По одному удару за каждый прожитый год!»
Девушка знала, что дочери рыцаря необходимо вынести отцовский подарок с должным послушанием и смирением: в былые дни рождения при малейшем сопротивлении или неподобающем поведении наказание увеличивалось когда в два, а разок и в три раза! Пояс верности, хоть и служил залогом девичьей чести, не спасал нежное тело от ударов. Впрочем, у девушки был еще один очень серьезный повод вынести порку с должным смирением. «Если отцу не понравится мое поведение, он отберет ключик от пояса!» – при этой мысли по спине девушки пробежал неприятный холодок.