Он полез в карман и вытащил сверкнувшую камнями и желтым металлом цепочку, растянул ее в руках, примеряя:
— А как насчет такой уздечки?
— Лучше смерть, чем лапы палача! — отрезала девушка и с мрачной решительностью потянула платок обратно на голову.
— Тут с ней запросто, — зло процедил Курилко, пряча украшение. — В карцер? Нет, там, и правда, сдохнешь к утру без толку. О! — он черкнул стеком вниз по животу жертвы. — Да ты, милая, никак к побегу готовишься? Произвести личный досмотр!
— И правда, дура…- раздался откуда-то из женского строя одинокий вскрик, в котором, однако, зависти было куда больше, чем сочувствия.
Продолжить никто не успел, из-за спины чекиста подскочили сразу несколько помощников, и буквально через несколько секунд девушка стояла на снегу совершенно голая. До этого момента мало кто сочувствовал дерзкой мамзельке, но теперь… завистливый свист, тупой гогот, скабрезные комментарии вдруг застыли в воздухе и упали на землю злым матом — колдовство красоты сберегло чистоту даже в такой куче грязи, как Кемперпункт.
— Прелесть-то, бл…ть, какая, — без изысков перекрестился один из соседей. — Жалко!
— Як на картинці, тільки краще, — вторил ему другой.
— Настоящая Дафна! — шумно выдохнул Михаил Федорович, видно, припомнив один из библейских сюжетов.[169] — Где же тот Бог, что обратит ее в ледяной лавр?!
— Ага, — подтвердил я невпопад, куда мне с российской средней школой супротив его гимназии. Добавил машинально: — Pornotube отдыхает.
Девушка просто стояла, широко раскинув в стороны руки. Не кричала, не пыталась прикрыться или поднять скинутую одежду. Только лишь стояла и с легкой улыбкой смотрела своими огромными глазами чуть поверх наших голов, куда-то в сторону моря, студеный ветер Белого моря играл с ее волосами.
Тут я впервые осознал не разумом, а всеми чувствами — от обоняния до вожделения, силу и смертельную опасность «соловецкой власти». Накатил ужас от сопричастного бессилия, ведь даже если Курилко начнет отстреливать по одной оставшихся каэрок — сотня озверевших каторжан не бросится разрывать на куски сявок, охрану и самого начальника. Они и я, все как один, до последнего будем держаться трусливого ожидания, надежды, что именно вот этот удар смоленской палки[170] или пули будет последним. Будем покорно думать, что бунт зимой может кончиться лишь гибелью всех участников, да и вообще Татьяна сама виновата, могла бы обойтись без глупой провокации, в конце концов, ее ждала не самая страшная участь, наоборот, сохранила бы и жизнь, и здоровье… от бабы не убудет!
Минута текла за минутой, все ярче белела на морозе кожа девушки, и с губ Курилко, так же неторопливо и плавно, сползала глумливая улыбка. Ее место сменяла растерянность. До распорядителя жизни и смерти Кемперпункта начало доходить: это не он унижает, напротив, Татьяна показывает ему настоящее место. Она оказалась сильнее, она доказала это ему и нам, да так, что убийство стало бы пусть маленькой, но все же легендой.
Надо признать, начальник лагеря показал себя не конченым идиотом — он все понял и… сдался. Махнул рукой, что-то пробормотал про безмозглых баб и пошел прочь, от позора, крупными шагами. Но я как будто вживую читал его мысли! Ох, как он проклинал себя за устроенный театр. Не учел, что на миру и смерть красна. Нет бы все сделать ночью, подло, под покровом темноты. Оттр…хать, избить, изломать, стереть эту улыбку непереносимой болью — ведь в мире нет людей, которые способны терпеть бесконечно. Теперь уже не выйдет, только сделать вид, что забыл, и реально забыть свое унижение, да не вспоминать, чтоб не вспомнили другие. А девушку… Растереть в пыль! Обязательно, но потом, чужими руками. Случая не придется ждать долго.
Но здесь и сейчас — девушка победила. Ее, закутанную в обрывки вещей, товарки уже тащили в барак мимо ошеломленных надсмотрщиков.
Мир перевернулся в моей голове. Как я был слеп в попытках осторожно использовать знание будущего из боязни сделать хуже! Мой поиск оптимального пути — суть интеллигентский идиотизм, или говоря проще — несусветная глупость.
— Не навредить…- всхлипнул я, возможно даже вслух.
Гнойную гангрену гэпэушного беззакония уже поздно лечить холодным компрессом. «Господь, жги!», — вот что должно отныне стать моим девизом. Хватит рефлексировать на размер эксклюзивной пайки, недостойно изобретать гнилое оправдание «…не убудет», нужно бить, как только что показала девушка. То есть по морде и чем придется, не думая о последствиях.
169
ГГ ошибается. Имеется в виду скульптура Бернини «Аполлон и Дафна», на которой запечатлен античный сюжет погони Аполлона за стремящейся соблюсти целомудрие нимфой по имени Дафна. В момент, когда бог света настиг свою жертву, боги превратили Дафну в лавровое дерево.
170
Палки-дубинки надсмотрщиков получили название «смоленских» по фамилии польского коммуниста Смоленского, который ввел их в обиход сперва в Архангельске, а потом и на Соловках.