Почему Астафьев обратился к библейским аллегориям, чтобы передать состояние русско-еврейских отношений в советской России брежневской эпохи? Подействовала ли на него поднимавшаяся волна еврейской эмиграции из СССР? Только между 1972 и 1974 годами, т. е. в период написания «Царь-рыбы», по израильским визам из СССР выехало около 87 000 человек [Tolts 2020]. Важен тот факт, что авторский взгляд на еврейский вопрос менялся по ходу сочинения романа, и, как это часто бывает, за раскаянием последовало чувство стыда и новая озлобленность. Поздние главы «Царь-рыбы» последовательно изображают евреев виновниками оскудения русской деревни и русской природы. По отношению к русским евреи в поздних эпизодах романа ведут себя пренебрежительно и высокомерно. Появление важнейшего еврейского персонажа в романе предвещает эпизодический персонаж, «возглавля<вший> приезжих отпускников»: «картавый мужчина с весело сверкающими золотыми зубами, с провисшей грудью, охваченной куржачком волос. Связчики в шутку, но не без почтения именовали его шефом, а всерьез – зубоставом» [Астафьев 1980: 159]. Лютая нетерпимость к евреям выражена с особенной ясностью и прямотой в образе Георгия (Гоши) Герцева, хищника и губителя природы. Тем не менее роман заканчивается пророческими стихами из начала третьей главы Екклезиаста, к которым Астафьев присовокупил две строки собственных терзаний. Означала ли цитата из древнееврейского поэта («…время любить, и время ненавидеть; / время войне, и время миру» [Еккл. 3: 8; ср. Астафьев 1980: 400]), что автор «Царь-рыбы» не оставляет никакой надежды на облегчение русско-еврейских противоречий? С этого момента карьера Астафьева могла развиваться в двух направлениях: по вектору терпимости и по вектору враждебности и отрицания. Он выбрал второе.
В 1984 году популярный московский журнал «Иностранная литература» опубликовал перевод романа «Мертвая зона» (1979) американского мастера современной «готической» прозы Стивена Кинга. В январе 1986 года в журнале «Октябрь» появился короткий роман Астафьева «Печальный детектив», рисующий ужасающую картину провинциальной советской жизни середины 1980-х годов. В этом романе еврейский вопрос вовсе не находился в центре внимания Астафьева. И тем не менее писатель не смог обойтись без выпадов в адрес евреев. Главный герой романа, милиционер и литератор Сошнин, решил
…пополнить образование и затесался на заочное отделение местного пединститута, с уклоном на немецкую литературу, и маялся вместе с десятком местных еврейчат, сравнивая переводы Лермонтова с гениальными первоисточниками, то и дело натыкаясь на искомое, то есть на разночтения, – Михаил Юрьевич, по мнению вейских мыслителей, шибко портил немецкую культуру [Астафьев 1991, 1: 459].
В мае 1986 года Астафьев опубликовал в журнале «Наш современник» – тогдашнем флагмане русско-советского почвенничества – рассказ «Ловля пескарей в Грузии» (1984; опубликован в 1986 году; полный вариант – 1997 год)[14]. В августе 1986 года Астафьев получил письмо от Натана Эйдельмана (1930–1989) – писателя, историка русской культуры конца XVIII и начала XIX веков. Еврей по происхождению, Эйдельман был далек не только от еврейской тематики в своем творчестве, но и от еврейского движения в СССР и проблем эмиграции и отказа, особенно остро стоявших перед советскими евреями в 1970-1980-е годы. Непосредственным поводом для обращения Эйдельмана к Астафьеву послужил рассказ «Ловля пескарей в Грузии», в котором объектом ксенофобского издевательства стали не евреи, а грузины и сама Грузия. Возражения Эйдельмана высказаны не с позиции еврейского самоотражения, а с более абстрактной точки зрения советского либерального интеллигента, считающего отвратительным любое проявление расовых предрассудков – будь то по отношению к грузинам, евреям или казахам. Первое письмо содержало в себе предупреждение: опускаясь до нетерпимости и ксенофобии, Астафьев предает свой талант. Процитируем слова Эйдельмана:
14
Уже в постсоветские годы Астафьев опубликовал в 15-томном собрании сочинений полный вариант рассказа, без сокращений, с авторским предисловием, послесловием и комментарием, в котором он не отказался от своих ксенофобских высказываний и попытался найти им дополнительное обоснование. В разборе скандала, последовавшего за публикацией рассказа в 1986 году, Астафьев еще раз коснулся переписки с Эйдельманом и высказал