— Я так ослаб… — сказал он. — Я так долго спал. Но я призван. Новое тысячелетие манит меня, как мир манит дитя в чреве матери. — Он поднял руки — ногти на них выскочили веером пружинных ножей. — Пойдем со мной.
Она последовала за ним, ее лодыжка зудела, будто крови там не терпелось пролиться снова.
— Для тебя я сделаю это красиво, — сказал он, когда прозвонил колокол и какой-то голос, далеко-далеко, выкрикнул: «Осталось десять секунд!»
В стороне от толпы, глубоко в тени, он наклонился к ней.
— Когда-то я любил девушку, очень похожую на тебя. Ее кровь течет в твоих жилах. Я слышал, как твоя кровь взывает ко мне с самого твоего рождения. Ты последняя из тех, кого нужно заставить замолчать. Кровные линии, которые устроили заговор, чтобы остановить меня, теперь прерваны. Все кончится здесь. Все кончится сейчас.
— Пять, четыре, три…
Его ногти полоснули ей по горлу, перерезав сосуды. Она еще пыталась дышать, кровь красной пеной выступила у рта, но боли не было, был только взгляд его глаз, расширяющихся, подобно красным кометам в ночном небе.
— Мина, — прошептал он. И зловеще улыбнулся, показав длинный ряд зубов.
С Новым годом! С новым тысячелетием!
Когда жизнь хлынула струей с ее губ и горла, она почувствовала какое-то обновление в своем теле, как будто был и иной путь — с ветром в волосах и охотой за жарким упоением. Она пыталась заговорить, спросить его почему, но могла только брызгать кровью и журчать ручьем перерождения, когда он вдруг повалился на нее, примкнув к ее рту тем, что считал своим.
КРИС МОРГАН
Душа в оболочке Windows'98
Крис Морган — автор семи книг, не относящихся к жанру фантастики. В 1989 году он выступил редактором антологии «Мрачные фантазии» («Dark Fantasies»). Живет он в Бирмингеме, пишет стихи, рассказы и преподает писательское мастерство.
При современных темпах развития искусственного интеллекта даже вампирам приходится принимать новые формы, чтобы выжить в грядущем веке…
Здесь все совсем не так, как в лесу: бескрайний город раскинулся во все концы, искусственный свет всех цветов радуги слагает калейдоскопические орнаменты и совершенно нет летучих мышей.
Под прикрытием ранних декабрьских сумерек я покидаю свое укромное местечко под крышей, уютное вентиляционное отверстие. Спускаюсь по стене многоэтажного здания головой вниз — таков мой обычай. Даже если бы прохожие, которые отсюда кажутся размером с муравьев, взглянули бы вверх — чего они никогда не делают, — они не заметили бы моего присутствия, поскольку тут, между контрфорсами и окнами, всегда лежит глубокая тень и я не высовываюсь из нее.
На уровне первого этажа я замираю, вглядываясь и вслушиваясь. Сегодня праздник, движение на дорогах относительно умеренное и прохожие редки.
Стремительно пересекаю мостовую и снова сливаюсь с тенями. Мне совершенно необходимо пробраться в одно из тех помещений и поесть. Выбравшись из проулка, я оказываюсь на широком, сияющем неоновыми огнями проспекте. Ах, Ирвинг, ах, мисс Терри [20], как хорошо смотрелись бы ваши имена перед одним из нынешних театров, подчеркнутые ярчайшими лампами. И как грустно, что «Лицеуму» не суждено было пережить тот век. Исчезли некоторые машины, автобусы. А куда делись лошади? Вижу людей. Двое оживленно беседующих мужчин проходят совсем рядом, протяни руку — и вот он я. Но они так заняты разговором, что не обращают на меня никакого внимания; я вполне мог бы зашагать рядом с ними, а они даже и не заметили бы.
Когда я пересекаю улицу, чуть поодаль раздается шум.
Крики, грохот. Топот бегущих ног за углом. Возможно ли, что послышался выстрел? Спешно нахожу не слишком надежное укрытие в глубоком дверном проеме магазина, с флангов прикрытый стендами с уцененной обувью. Шум быстро нарастает. Теперь я слышу сирены, они явно направляются сюда.
Из-за угла появляется небольшой агрегат. Шестиногий, высотой примерно по колено человеку. Под яркими огнями он вспыхивает металлическим блеском. И не отбрасывает тени. Но в его движениях есть какая-то неловкость, свидетельствующая о поломке. С ощутимым трудом он начинает карабкаться по фронтону банка. Все это происходит очень быстро и почти напротив моего укрытия.
Длинные ноги закона появляются из-за угла. Сперва один полицейский, за ним еще двое. И еще несколько.
— Вот он!
— На стене!
— Лови его!
Полицейский бьет по машине своей дубинкой.
Агрегатик, едва поднявшийся до уровня голов преследователей, шлепается на мостовую.
— Ага, есть!
— Не упустите!
— Бейте его!
На моих глазах шестеро копов колотят и пинают машину. Они нападают яростно, глаза их горят, изо рта брызжет слюна. Механизм не делает попытки дать отпор, бежать или хотя бы защититься, прикрыв жизненно важные части ножками. В последний раз взвывают сирены, вспыхивают мигалки — прибывают полицейские машины. К этому моменту улица уже полна народу — толпа любопытных криками поддерживает своих облаченных в мундиры защитников. Наконец героический натиск прекращается; сводящий с ума угар убийства развеялся. Дородный офицер, обильно потеющий, несмотря на вечернюю свежесть, с отвращением поднимает агрегат за ножку и швыряет в багажник полицейской машины под аккомпанемент восторженных возгласов.
Зевак столько — яблоку упасть негде, слетелись как мухи на труп. Только труп уже увозят.
Я чувствую грусть, ужас, опасность. Опасность такая, что пытаюсь спрятаться получше, взобравшись по стеклу на самый верх дверной ниши.
Постепенно толпа рассасывается, полиция возвращается к исполнению своих обычных обязанностей, и я решаю, что угроза миновала. Но все равно выжидаю еще час, прежде чем сдвинуться с места. Дороги сейчас куда оживленнее, десятки тысяч людей кружат по улицам метрополиса в преддверии празднования наступающего Нового года.
А мне надо подкрепиться.
Преодолеваю нависающую притолоку и бесшумно карабкаюсь по стене здания. Над магазинами несчетное число офисов, которые сейчас должны пустовать. С легкостью справляюсь с оконным шпингалетом: окна здесь большие, тяжелые, с одной створкой — какой контраст с маленькими освинцованными оконными переплетами моего отрочества!
Как и в большинстве нынешних офисов, тут имеются компьютеры. Мощные, с модемами для связи с другими машинами их вида. Я включаю один и быстро вызываю удаленный сервер данных, требуя немедленного сброса информации на этот терминал. Некогда, чтобы насытиться, мне требовалось прилагать немало усилий, привлекать людей располагающей наружностью — какое облегчение, что в наши дни все по-другому! Сейчас все, что мне надо, — это включить, укусить и наполниться. Никто не предполагает во мне эмоций, никому и не вообразить этой легкой дрожи, восхитительного трепета, пробегающего по телу, когда я вонзаю свои заостренные стальные зубы в теплый резиновый изгиб телефонного кабеля в предвкушении дивного вкуса данных! Как Шерлок Холмс Дойля написал трактат о различных видах сигаретного пепла, так и я мог бы создать труд, где анализировались бы тончайшие нюансы привкусов электронных данных из разнообразных…
Но планы мои под угрозой срыва. В дальнем конце офиса открывается дверь.
Я мгновенно отключаюсь и забираюсь под стол.
Офис частично освещен снаружи уличными фонарями, неоновыми рекламами и рождественскими гирляндами. Теперь ко всему этому прибавляется перемещающийся конус света. Я вижу сквозь него и в инфракрасном спектре различаю униформу охранника. Даже в самый канун Нового года — и века — этот человек настолько сознателен, что добросовестно осматривает здание, вместо того чтобы, как все остальные, пить за начало нового тысячелетия.
Хуже того, с ним пес. Черный Лабрадор; я знаю, они обучены вынюхивать таких, как мы. Неужто я так скоро присоединюсь к моему незадачливому соплеменнику? Да и в расцвете лет надо всегда быть готовым к встрече со смертью.
20
Имеются в виду Генри Ирвинг, английский трагик, руководитель театра «Лицеум», и Эллен Терри, его партнерша, лучшая английская актриса конца XIX века.