– А чем он так досадил старой пустосвятке? – поинтересовался фермер.
– Оказывается, я не слишком силен в греческом, – объяснил Питу.
Хвастун, он должен был сказать – в латыни!
– Не силен в греческом? – удивился широкоплечий фермер. – А на кой тебе быть сильным в греческом?
– Чтобы толковать Теокрита[36] и читать «Илиаду».
– А какая тебе польза от толкования Теокрита и чтения «Илиады»?
– Это помогло бы мне стать аббатом.
– Вот возьми меня, – сказал г-н Бийо. – Разве я знаю греческий? Разве я знаю латынь? Разве я знаю французский? Разве я умею читать и писать? И что же, по-твоему, это мешает мне сеять, жать и сохранять собранный урожай?
– Ну, так вы же, господин Бийо, не аббат, вы – земледелец, adricola, как пишет Вергилий. О fortunatos nimium[37]…
– Уж не думаешь ли ты, глупый поповский прихвостень, что земледелец не стоит попа, особенно если у земледельца на виду шестьдесят арпанов земли и припрятана тысяча луидоров?
– Мне всегда говорили, что нет ничего на свете лучше, чем стать аббатом. Правда, – добавил Питу, улыбнувшись самой приятной своей улыбкой, – я не всегда слушал, что мне говорили.
– И был прав, парень. Между прочим, я ведь тоже не больно-то слушаю, когда лезут в мои дела. Мне кажется, в тебе достаточно доброго материала, чтобы стать кем-нибудь получше, чем аббатом, и тебе повезло, что ты не стал им, а погода теперь скверная для аббатов.
– Ну да? – удивился Питу.
– Надвигается гроза, – продолжал фермер. – Так что можешь мне поверить. Ты парень честный, ученый…
Питу, крайне польщенный, поклонился: впервые в жизни его назвали ученым.
– Ты ведь и по-другому можешь заработать на жизнь, – заключил фермер.
Мадемуазель Бийо, которая снимала с лошади корзины с курами и голубями, с интересом прислушивалась к разговору между Питу и ее отцом.
– Вот заработать-то на жизнь как раз для меня самое трудное.
– Что ты умеешь делать?
– Ловить птиц на клей, ставить силки. А еще я очень хорошо подражаю птичьим голосам. Правда ведь, мадемуазель Катрин?
– Что правда, то правда. Он свищет, как зяблик.
– Да, но только это не ремесло, – заметил папаша Бийо.
– Так черт меня подери, я о том и толкую!
– О, ты умеешь ругаться? Это уже хорошо.
– Я выругался? – испугался Питу. – Господин Бийо, прошу меня простить.
– Не за что, – успокоил его фермер, – со мной иногда тоже такое случается. Разрази тебя гром небесный! – вдруг повернулся он к своей лошади. – Ты что, не можешь постоять спокойно? Ох, уж эти чертовы першероны, вечно они то ржут, то копытом бьют. Ну-ка, скажи мне, – вновь обратился он к Питу, – ты ленив?
– Не знаю, я ведь всю жизнь занимался только латынью да греческим и…
– И что?
– И не скажу, чтобы я в них особенно преуспел.
– Тем лучше, – сделал вывод папаша Бийо. – Это доказывает, что ты не так глуп, как я думал.
От изумления глаза Питу округлились и расширились до невозможности: впервые перед ним гласно исповедовали круг идей, ниспровергавших все теории, которые ему приходилось слышать до сих пор.
– Так вот я спрашиваю, ленив ли ты, скоро ли устаешь?
– А, устаю? Это совсем другое дело. Мне случалось проделывать по десять лье, и я не чувствовал усталости, – заверил Питу.
– Это уже кое-что, – усмехнулся папаша Бийо. – Если бы тебе похудеть еще на несколько фунтов, из тебя получился бы скороход.
– Похудеть? – удивился Питу, взглянув на себя, на свои костистые руки и длинные, похожие на палки ноги. – Мне кажется, господин Бийо, что я и без того достаточно худой.
– Нет, право, дружище, – рассмеялся фермер, – ты настоящее сокровище.
И опять же впервые в жизни Питу оценили столь высоко. Неожиданности следовали одна за другой.
– Послушай меня, – продолжал Бийо. – Я все-таки хочу знать, ленив ли ты в работе?
– В какой работе?
– Вообще в работе.
– Не знаю, я же никогда не работал.
Катрин расхохоталась, но на этот раз папаша Бийо воспринял ответ Питу крайне серьезно.
– Вот каковы они, эти мерзавцы-попы! – вскричал фермер, грозя кулачищем в направлении города. – Вот как они воспитывают молодежь – в праздности и никчемности! Чем, спрашиваю я вас, такой малый может быть полезен своим братьям?
– Да ничем, – промолвил Питу, – и я это знаю. К счастью, у меня нет братьев.
– Под братьями я подразумеваю всех людей, – пояснил Бийо. – Уж не желаешь ли ты, случаем, сказать, что люди не являются братьями?
– Нет, нет. Кстати, так написано и в Евангелии.
36
Теокрит – древнегреческий поэт (III в. до н. э.), родоначальник буколического жанра в поэзии.