И фермер извлек из седельной сумки брошюру в красной обложке, одну из тех, что в огромном количестве издавались в ту эпоху – с дозволения либо без дозволения властей.
Правда, в последнем случае автор рисковал угодить на галеры.
– Питу, прочти-ка мне название, чтобы я мог говорить о нем в ожидании, когда смогу пересказать содержание книги. Ее ты прочтешь мне позже.
Питу на первой странице прочел слова, смысл которых впоследствии от частого употребления сделался неопределенным и ничтожным, но которые в ту эпоху вызывали глубокий отзвук во всех сердцах: «О Независимости Человека и Свободе Наций».
– Ну, что ты на это скажешь, Питу? – поинтересовался фермер.
– Скажу, господин Бийо, что, как мне кажется, независимость и свобода – это одно и то же. Господин Фортье выгнал бы моего покровителя из класса за употребление плеоназма[38].
– Не знаю, плеоназм тут или нет, но это книга о человеке, – заявил фермер.
– И все равно, папа, – сказала Катрин, побуждаемая поразительным женским инстинктом, – умоляю вас, спрячьте вы ее! Наделает она вам неприятностей. Мне и видеть-то ее боязно.
– А почему ты думаешь, что у меня будут из-за нее неприятности, если их не было у автора?
– Да откуда вы это знаете, отец? Это письмо написано неделю назад. Неужели пакет из Гавра шел целую неделю? Да, я ведь тоже получила сегодня утром письмо.
– От кого?
– От Себастьена Жильбера. Он шлет приветы своему молочному брату Питу, я просто забыла передать их.
– И что же еще он пишет?
– Что вот уже три дня ждет отца, который должен был приехать в Париж, но так и не приехал.
– Мадемуазель права, – заметил Питу. – Мне тоже такая задержка кажется подозрительной.
– Помолчи-ка, трус, и прочти лучше книгу доктора: тогда ты станешь не только ученым, но и человеком.
Да, именно так выражались в ту пору, бывшую вступлением к десятилетию, в которое французская нация повторила все фазы великой истории греков и римлян: самоотверженность, проскрипции, победы и рабство.
Питу с такой торжественностью принял книгу и сунул ее под мышку, что окончательно завоевал сердце фермера.
– Кстати, ты обедал? – поинтересовался Бийо.
– Нет, сударь, – отвечал Питу с благоговейно-героическим видом, который появился у него, как только он получил книгу.
– Он как раз собирался обедать, но тут его прогнали, – объяснила Катрин.
– Тогда ступай к матушке Бийо, пусть она тебя накормит, а завтра приступишь к работе, – распорядился фермер.
Питу поблагодарил г-на Бийо выразительным взглядом и, сопровождаемый Катрин, проследовал в кухню, место, где самодержавно правила г-жа Бийо.
VI. Буколика
Госпоже Бийо было лет тридцать шесть; крупная, круглая, как шарик, свежая, пухлая, добродушная, она непрестанно сновала между птичником и голубятней, между овчарней и коровником, проверяла, подобно генералу, инспектирующему квартиры своей армии, кастрюли, горшки, противни, с одного-единственного взгляда определяя, все ли в порядке, и уже по запаху распознавая, достаточно ли положено в еду тимьяна и лаврового листа; по привычке она при этом ворчала, но без всякого намерения уязвить мужа, которого почитала наравне с самыми могущественными монархами, или дочь, которую любила ничуть не меньше, чем г-жа де Севинье[39] любила г-жу де Гриньян, или поденщиков, которых кормила, как ни одна фермерша на десять лье в окружности. Совершенно естественно, что люди домогались работать у г-жи Бийо. Но, к сожалению, как и на небе, среди тех, кто претендовал на работу, было много званых, а мало избранных[40].
Как мы видели, Питу, не будучи зван, оказался среди избранных. И эту свою удачу он смог вполне оценить, только когда увидел справа от себя золотистый каравай, слева кувшин сидра, а прямо перед собой кусок вареной свинины. После того как Питу потерял мать, а с той поры прошло уже пять лет, ему ни разу, даже в большие праздники, не доводилось видеть такого обеда.
Исполненный признательности Питу поглощал хлеб со свининой, обильно орошая их сидром, и в нем все возрастали и возрастали восхищение фермером, уважение к его жене и любовь к его дочери. И только одно омрачало настроение Питу: унизительная роль, которую ему предстоит исполнять днем, то есть пасти овец и коров, и которая так мало соответствовала его будущим вечерним занятиям, состоящим в возвещении человечеству самых возвышенных принципов общественного устройства и философии. Именно об этом размышлял Питу после обеда. Но превосходный обед все-таки оказал воздействие и на эти его мысли. Питу начал смотреть на вещи под другим углом зрения, на который не был способен натощак. Роль охранителя овец и коровьего пастыря, которую он считал ниже своего достоинства, между прочим, исполняли и боги, и полубоги.
38
Плеоназм – сочетание однородных по значению слов, лишних с точки зрения логики (например, масляное масло).
39
Севинье, Мари де Рабютен-Шанталь, маркиза де (1626–1696) – французская писательница, ее письма к дочери, графине де Гриньян, считаются образцом эпистолярного жанра.