— Тридцать тысяч? — эхом отозвался Лондэн. — Они в курсе, что она слегка ущербна в области мозгов и хохолка?
— Я думаю, им без разницы. Мы могли бы покрыть ипотеку.
Пиквик внезапно полностью проснулась и взглянула на нас с выражением, означавшим у дронтов вздернутую бровь (впрочем, неотличимым от выражения дронта, понюхавшего сырую луковицу).
— И купить один из этих новых дизельно-паточных кабриолетов.
— Или в отпуск съездить.
— Сплавили бы Пятницу в суиндонский Дом вялых подростков, — добавил Лондэн.
— А Дженни получила бы новое пианино.
Для Пиквик это было уже слишком, и она хлопнулась в обморок прямо посреди стола.
— Не очень-то у нее с чувством юмора, а? — улыбнулся Лондэн, снова утыкаясь в газету.
— Что да, то да, — откликнулась я, разрывая на мелкие кусочки письмо от Суиндонского общества любителей дронтов. — Но знаешь, я уверена: для птицы с неизмеримо малым мозгом она понимает почти все, что мы говорим.
Лондэн взглянул на Пиквик, которая уже очухалась и теперь подозрительно таращилась на свою левую лапу, гадая, всегда ли она была на этом месте, а если нет, то зачем она к ней подбирается.
— Что-то не похоже.
— Как продвигается книга? — спросила я, возвращаясь к вязанию.
— Самоучитель?
— Магнум опус.
Лондэн подумал и признался:
— Скорее «опус», нежели «магнум». Никак не соображу, из-за чего все застопорилось: то ли это творческий клин, то ли прокрастинация, [5]то ли лень, то ли банальный непрофессионализм.
— Ну-у, — протянула я с невозмутимым видом, — при таком богатом выборе и впрямь сложно решить. А ты не обдумывал возможность комбинации всех четырех факторов?
— Черт! — Он хлопнул себя по лбу. — Может, ты и права!
— А серьезно?
Он пожал плечами.
— Дела так себе. История плетется потихоньку вперед, но в ней нет изюминки. Жизненно необходимо ввести новый сюжетный поворот или персонаж.
— Над какой книгой ты сейчас работаешь?
— «Бананы для Эдуарда».
— Ты что-нибудь придумаешь, любимый. У тебя же всегда получалось.
Я зевнула петлю в вязании, поймала ее, взглянула на настенные часы и уже потом сказала:
— Мама прислала мне сообщение.
— Она наконец научилась делать это?
— Там говорится: «ЛиДтиОбДСЛДЩ-ВСКР??»
— Хм, — отозвался Лондэн, — при прочих равных одно из наиболее осмысленных. Скорее всего, здесь зашифровано: «Я забыла, как писать текстовые сообщения». Зачем она вообще пытается осваивать новые технологии в таком возрасте?
— Ты ж ее знаешь. Я загляну к ней по пути на работу и спрошу, чего ей надо.
— Не забудь про Пятницу и Хроностражную профконференцию нынче вечером: «Если у вас есть время для нас, то у нас есть время для вас».
— Забудешь тут, — вздохнула я, уже не первую неделю достававшая Пятницу по этому поводу.
— У него долги по домашним заданиям, — добавил Лондэн, — а поскольку ты минимум в шесть раз страшнее меня, не возьмешь ли на себя первую фазу подросткопобудочной процедуры? Порой мне кажется, что он реально приклеен к постели.
— Учитывая текущий уровень его личной гигиены, — заметила я, — ты, вероятно, недалек от истины.
— Если не встанет, — добавил Лондэн с улыбкой, — всегда можешь припугнуть его куском мыла и шампунем.
— И травмировать бедного мальчика? Как вам не стыдно, мистер Парк-Лейн!
Лондэн рассмеялся, а я пошла наверх, к Пятнице.
Постучала в дверь, ответа не дождалась и открыла ее навстречу зловонному духу грязных носков и немытой юности. Тщательно очищенный и расфасованный, он мог бы послужить отличным репеллентом от акул, но вслух я этого не сказала: сыновья-подростки плохо реагируют на иронию. Комната была щедро оклеена плакатами с Джимми Хендриксом, Че Геварой и Уэйном Скунсом, соло-гитаристом и вокалистом «Урановой козы». На полу валялись разбросанная одежда, тетради с просроченными домашними заданиями и плоские тарелки с окаменевшими остатками бутербродов. По-моему, некогда в комнате имелся ковер, но уже не поручусь.
— Ау-у, Пятница, — обратилась я к завернутому в пуховое одеяло неподвижному предмету, потом уселась на кровать и пощекотала крошечный участок кожи, который сумела разглядеть.
— Хрмпф, — донесся голос из глубин постели.
— Твой отец сказал мне, что у тебя долги по домашним заданиям.
— Хрмпф.
— Да, конечно, тебя исключили на две недели, но реферат-то все равно писать надо.
— Хрмпф.
— Который час? В данный момент девять, и я хочу, чтобы ты принял вертикальное положение и открыл глаза до того, как я выйду из комнаты.
В ответ раздалось очередное хрюканье и пуканье. Я вздохнула, снова пощекотала его, и вскоре нечто с немытыми темными волосами село и уставилось на меня из-под опухших век.
— Хрпмф, — сказало оно, — хрмпф-хрмпф.
Меня подмывало отпустить ехидное замечание насчет того, как полезно открывать рот во время разговора, но я не стала, поскольку отчаянно нуждалась в его согласии. Хоть я и не умела объясняться на подростковом бмбрхрмпфе, но уж понимала-то всяко.
— Как музыка? — спросила я, ибо подростков надо довести до определенной степени прояснения сознания, прежде чем выйти из комнаты и предоставить им вставать дальше самостоятельно. Не дотянешь всего два-три градуса до критического порога — и они задрыхнут еще часов на восемь, а то и дольше.
— Бмбр, — медленно произнес он, — я хрмпфбмбр собрал группу хрмпфа-шпчшщ.
— Группу? А название?
Сын глубоко вздохнул и потер лицо. Бедняга знал, что не избавится от меня, пока не ответит хотя бы на три вопроса. Он взглянул на меня своими ясными умными глазами, засопел и заявил мятежным тоном:
— Она называется «Дерьмовочка».
— Но так же нельзя!
Пятница пожал плечами.
— Ладно, — пробурчал он небрежно, — вернемся к исходному названию.
— Какому?
— «Задроты».
— Ты знаешь, а по-моему, «Дерьмовочка» — потрясное название для группы. Хлесткое и при этом декадентское. А теперь послушай: я понимаю, что тебе не по нутру даже идея карьеры во Временн ой промышленности, но ты обещал. Я рассчитываю, что к моменту моего возвращения ты будешь свеж, бодр, чист и пушист и подберешь все школьные хвосты.
Я уставилась на сидящее передо мной воплощение безалаберного отрочества. Меня бы устроило «проснувшееся и/или вменяемое»… но я всегда целилась высоко.
— Хршомам, — выдохнуло оно без пробелов.
Стоило мне закрыть дверь, как изнутри донесся хлопок упавшего обратно тела. Это не имело значения. Он проснулся, а остальное сделает его отец.
— Надо понимать, рвется в бой? — поинтересовался Лондэн, когда я спустилась. — Пришлось запереть его в комнате, дабы поумерить энтузиазм?
— Сгорает от нетерпения, — устало ответила я. — Объевшийся снотворного дохлый слизняк и тот реагировал бы живее.
— Я не был таким вялым в его возрасте, — задумчиво проговорил Лондэн, передавая мне чашку с чаем. — Не пойму, где он этого набрался?
— Современный образ жизни, но не переживай. Ему всего шестнадцать — перерастет.
— Надеюсь.
В этом-то и состояла проблема. То были не просто обычные тревоги озабоченных родителей ворчливых и невразумительных подростков — он уже должен был перерасти. В прошлом я несколько раз встречалась с будущим Пятницей, и тот достиг заоблачных высот в виде чрезвычайно ответственного поста генерального директора Хроностражи, наделенного абсолютной властью над Стандартной Исторической Линией. Он не менее семисот пятидесяти шести раз играл ключевую роль в спасении моей и своей собственной жизни и всей планеты от уничтожения. К сорока годам заработал прозвище Апокалипсис Нонетот. Но всего этого еще не произошло. А с учетом текущих жизненных приоритетов Пятницы, как то «Урановая коза», поспать, Че Гевара, Хендрикс и еще поспать, мы начинали сомневаться, произойдет ли вообще.
5
Понятие в психологии, обозначающее склонность постоянно откладывать на потом неприятные мысли и дела.