Если черный рынок в Берлине процветал, в Париже он стал безудержным, когда американские дезертиры объединились с местными преступными бандами {146}. Прибыль от украденного армейского бензина была так велика, что новый рынок привлек даже наркодилеров. До половины всех канистр в континентальной Европе пропало неведомо куда. Ужесточение уголовных наказаний; добавление цветных красителей, повышавших шансы отследить топливо; другие многочисленные попытки американских властей – все эти меры не могли помешать торговле, что еще больше ухудшило ситуацию с поставками на фронте. Париж вскоре стал известен как «Чикаго-на-Сене».
Самая известная афера той осени была делом железнодорожного батальона. Солдаты останавливали поезд на повороте, так, чтобы сидевшие в последнем вагоне полицейские, охранявшие товар от воров, ничего не видели, а затем выгружали своим подельникам мясо, кофе, сигареты и консервы. Бочка кофе весом двадцать фунтов могла стоить 300 долларов. Ящик пайков «10 в 1» – 100. Из санитарных поездов крали одеяла и униформы. В конечном итоге примерно сто восемьдесят человек – и офицеры, и солдаты – предстали перед судом и были приговорены к тюремному заключению на сроки от трех до пятидесяти лет. Всего за один только месяц украли 66 млн пачек сигарет.
Неприязнь французов к «новым оккупантам» усиливала и демонстративность привилегий американцев. Американские полицейские в белых касках, управляющие движением на площади Согласия, отдавали приоритет американским транспортным средствам, приближающимся к американскому посольству. Рузвельт не спешил с признанием временного правительства, поскольку подозревал, что де Голль хочет быть военным диктатором, но на него надавили Государственный департамент и Эйзенхауэр, и президент сдался. 23 октября, в понедельник, посол США Джефферсон Каффери, посол Великобритании Дафф Купер и советский полномочный представитель Александр Богомолов наконец представили свои верительные грамоты. В тот вечер де Голль пригласил Купера и его жену на ужин, но все еще был в таком плохом настроении, что британский посол в своем дневнике назвал этот визит «чрезвычайно холодной и тоскливой вечеринкой, даже хуже, чем его обычные развлечения» {147}.
Каффери гораздо сильнее сочувствовал французам, чем большинство старших офицеров в Главном командовании, и потому многие из них его презирали. Он был человеком неловким, склонным к формальностям, – казалось, он все время чувствует себя не в своей тарелке, и явно не наслаждался жизнью дипломата. Старшие офицеры-франкофобы были полны решимости показать ему, кто здесь власть, и не допустить какой-либо его независимости как дипломата. Каффери и Жорж Бидо, неопытный министр иностранных дел Франции, сочувствовали друг другу из-за трудностей каждого. Бидо постоянно извинялся перед Каффери и Купером за бесполезные провокации де Голля и позднее даже признался Каффери, что «на виду никого нет, и следует признать, что де Голль любит Францию, даже если он и не любит французов» {148}. Основной проблемой Купера был его старый друг Уинстон Черчилль. Премьер-министр хотел посетить Главное командование, не сказав заранее ни слова де Голлю, что могли расценить как оскорбление. В конце концов Черчилля убедили нанести официальный визит, и тот прошел по Елисейским Полям с генералом де Голлем под приветственные крики огромной толпы. Их яростные пикировки накануне Дня «Д» были тактично забыты.
Вспышки плохого настроения де Голля были отчасти связаны с серьезными экономическими и политическими трудностями, с которыми столкнулось его правительство. Продовольствие и топливо поступали с перебоями, что вызывало частые протесты. По оценкам Главного командования, во время войны было разрушено примерно полтора миллиона зданий, а если точно, то 1 550 000. Заводы и шахты по-прежнему не работали как должно, а порты и транспортная система страны оставались наполовину парализованными после ущерба, нанесенного бомбардировками союзников и мародерством немцев. Де Голлю пришлось иметь дело и с ожесточенным движением Сопротивления, возмущенным как потерей своего влияния, так и приходом к власти голлистов, вернувшихся из Лондона. Коммунистическая партия Франции и ее сторонники протестовали громче всех. Их надежды на то, что освобождение перерастет в революцию, рухнули, но они не знали, что Сталин был категорически против этой идеи, ибо опасался, что Соединенные Штаты могут прекратить поставки по ленд-лизу, если во Франции за линиями фронта союзников начнутся беспорядки.
146
О солдатах армии США на черном рынке: