Пока 22-й пехотный полк полковника Ланхема карабкался в гору по лесистому холму к деревне Кляйнхау, выяснилось, что немцы спилили с деревьев впереди все нижние ветки, чтобы обеспечить лучший сектор обстрела для своих пулеметов MG42. Внезапная атака обратила первые заставы в бегство, но потом американцы остановились: перед ними была «полоса колючей проволоки длиной в двадцать пять ярдов, усеянная минами-ловушками» {208}. Пока они осматривали преграду, их накрыл внезапный залп минометного огня, и то было лишь начало их Голгофы. В полку Ланхема были убиты все три командира батальона. В одном из самых ужасных инцидентов трое немецких солдат отобрали у тяжелораненого американца все снаряжение и заложили под него заряд взрывчатки, который взорвался бы, если бы его решили сдвинуть. Бойца не могли найти семьдесят часов, но ему хватило сил предупредить спасателей.
4-я пехотная дивизия постепенно адаптировалась к лесным боям. Каждую роту разделили на две штурмовые группы и две группы поддержки. Штурмовые группы несли только личное оружие и гранаты. Группы поддержки шли позади, в пределах видимости, у них были минометы и пулеметы. Разведчики и штурмовая группа должны были держать «направление по компасу»: в лесу было легко потерять ориентацию. По мере продвижения бойцы из группы поддержки разматывали сигнальный провод для связи, а также, как Гензель и Гретель, направляли связных, подносчиков патронов и санитаров-носильщиков.
Американские дивизии в лесу вскоре обнаружили, что тропинки, просеки и трелевочные волоки нужно воспринимать не как границы, а использовать в качестве центральных линий. Продвигаться нужно было по обе стороны от дорог, а по ним самим – никогда: они были заминированы и немцы наводили на них орудия, составляя схемы артогня, и прицельно били из минометов по каждой тропе. Часть 1-й пехотной дивизии узнала об этом, заплатив слишком дорого; и теперь, чтобы спасти жизни людей, дивизия шла в наступление через лес и устраивала командные пункты подальше от тропинок, пусть это и отнимало массу времени.
В середине ноября сильно похолодало, а многие измученные бойцы уже давно выбросили свои тяжелые, пропитанные влагой и грязью шерстяные шинели. «Весь лес укрыл густой снег, по локоть, а то и больше, – писал Кауч из 1-й пехотной дивизии. – Однажды мы проходили передовой участок, где раньше атаковала другая рота. Я увидел шестерых солдат: они стояли в ряд, наклонившись вперед и уткнув винтовки глубоко в снег, – казалось, будто в атаке. Но потом я заметил, что они вообще не шевелятся, и сказал товарищу: “Смотри, закоченели все. Похоже, их подстрелили”. Ради предосторожности я набил в левый нагрудный карман немецких монет: решил, может, остановят пулю или осколок, летящий в сердце. Но я знал, что это глупо» {209}.
Южнее генерал Паттон продолжал давить на своих командиров, требуя идти в наступление. В субботу 11 ноября в дневнике бойца 12-й группы армий появилась шутливая запись: «День перемирия[17] и день рождения Джорджи Паттона. Они несовместимы» {210}. Ровно через неделю 3-я армия Паттона наконец окружила Мец, и через четыре дня сопротивление в городе-крепости прекратилось. Одержимость Паттона захватом Меца привела к тяжким потерям среди его собственных войск. Высокомерие и нетерпение генерала после молниеносных летних побед во многом стали причиной столь многочисленных жертв. Нескончаемый дождь, вызвавший разлив Мозеля по всей его пойме, превратил переход к югу от Меца в ужасный кошмар. Паттон рассказал Брэдли, как бойцы одной из его инженерных рот в бессильной злобе два дня тяжко трудились, чтобы соединить понтонный мост через бурную реку. Одна из первых машин, «самоходка», зацепилась за трос, тот оборвался, мост разошелся, и его потащило по течению. «Вся эта чертова рота села в грязь, – рассказывал Паттон, – они рыдали, как дети» {211}.
208