В середине XIX века было создано и несколько новых микроансамблей, состоящих из двух-трех зданий, гармонично согласованных друг с другом и с окружающей застройкой. Такие микроансамбли возникли у начала Литейного проспекта (архитектор А. П. Гемилиан), на берегу Мойки вблизи Поцелуева моста (архитекторы И. Д. Черник, К. К. Андерсон и др.), на Зимней канавке (архитекторы Л. Кленце и А. И. Штакеншнейдер), на улице Желябова — вблизи Финской церкви и в некоторых других местах. На таких фешенебельных улицах, как Сергиевская (улица Чайковского) и Гагаринская (улица Фурманова), новые особняки иногда тоже образовывали своеобразные ансамблевые композиции.
Черты архитектурно-художественного единства приобретали и некоторые новые кварталы в центре города, застраивавшиеся многоэтажными жилыми домами. Но это, как правило, не было следствием сознательного, целенаправленного архитектурного замысла: единство застройки было вызвано прежде всего сходством конструкций многоэтажных зданий, разделенных на внутренние ячейки — квартиры, одинаковостью их высоты, лимитированной строительным законодательством, близостью масштабных характеристик их фасадов.
Большая часть улиц Петербурга в середине XIX века имела разнокалиберную, разнохарактерную застройку: рядом с многоэтажными доходными домами еще стояло немало деревянных особнячков. Так выглядело большинство улиц в Литейной части (в том числе и сам Литейный проспект), в Московской части, в восточных кварталах Васильевского острова, на стыке Адмиралтейских частей с Коломной. По мере удаления от центра соотношение многоэтажных и малоэтажных домов менялось: доходные дома в три — пять этажей возвышались как бы островками среди низких домиков провинциального типа. Этот смешанный характер застройки большей территории Петербурга был характерной чертой его архитектурной физиономии в середине XIX века.
Процесс уплотнения застройки городских кварталов, начавшийся в середине XIX века, вызвал справедливые нарекания современников: «Как не пожалеть садов, которые почти совершенно исчезают в городах; как не вздохнуть при виде этих огромных масс из камня и кирпича, в которых мы заключаемся как бы в темницу. Жадные спекулянты стараются подвергать городских жителей различным болезням и преждевременной смерти»[303]. Отдельные небольшие скверы и бульвары, которые стали устраиваться городскими властями, не могли ослабить нарастающий дефицит зелени в тех районах, где разворачивалась спекулятивная застройка доходными домами.
О том, каким был в середине XIX века облик Петербурга, наглядно свидетельствуют многочисленные рисунки, акварели и литографии художников тех лет: В. С. Садовникова, И. И. Шарлеманя, Л. О. Премацци, Ф. Ф. Баганца и других, первые фотографические снимки его улиц и площадей, воспоминания старожилов, статьи и заметки современников, публиковавшиеся в журналах и газетах.
Обозреватель «Отечественных записок» — одного из самых популярных журналов тех лет — писал в 1855 году:
«В Петербурге много прекрасных улиц, много больших домов, но вместе с тем эти частные здания столицы отличаются двумя важными особенностями: неудобством квартир и наружным однообразием. Если переделки и перестройки последнего времени не имели значения на улучшение квартир, нельзя не заметить, что вновь возведенные и подновленные здания нарушают прежнее однообразие фасадов. Тому, кто давно не был в Петербурге, эти перемены наверное бросятся в глаза. Он заметит и особенности некоторых украшений, и частью закругленные сверху окна, а главное, изменение цвета зданий. Прежде каменные дома столицы были почти' исключительно белого, желтого и иногда розового цвета. Хотя и теперь первые из этих цветов могут почитаться господствующими, однако в лучших петербургских улицах встречаются часто домы темно- и светло-шоколадного цвета, бледно-зеленого и светло-серого. Цвет светло-шоколадный употребляется особенно часто, и он очень идет к большим зданиям, а особенно украшенным лепною работою. Некоторые домы покрываются этою краскою сплошь, другие красятся так, что стены их светло-шоколадного, а украшения того же, только несколько более темного цвета. Что касается до украшений, то, надо сказать правду, петербургские домы на них очень скупы. Исключение составляют только некоторые домы-особняки, принадлежащие аристократам»[304].
Сетования на «скупость» украшений были вызваны тем, что тогда, в 50-х годах XIX века, на центральных улицах столицы еще сохранялось много строгих классицистических зданий, фасады которых автор заметки считал «однообразными» и «скучными». Поэтому ему так нравилось, что «вновь возведенные и поновленные здания нарушают прежнее однообразие фасадов»: в этом хроникер «Отечественных записок», выражая мнение многих своих современников, видел один из главных художественных результатов строительной деятельности 1840-1850-х годов.
Итоги градостроительного развития Петербурга в середине XIX века далеко не однозначны, и это в значительной мере осложняет их оценку. Неоднозначность, а во многом и противоречивость градостроительной деятельности 1840-начала 1860-х годов объясняется прежде всего самим переходным характером того исторического периода. С одной стороны, еще сохранялись традиции той градостроительной дисциплины, которая господствовала в архитектуре классицизма. Они поддерживались и профессиональными убеждениями архитекторов середины XIX века, годы учебы которых и начало творческой деятельности пришлись на заключительный этап развития классицизма. Ансамблевость архитектурно-градостроительных решений стимулировалась и официальным правительственным заказом, требованиями государственной администрации, амбициями высшей аристократии.
Определенная преемственность наблюдается и в градообразующей роли культовых зданий. Величественный объем Исаакиевского собора, увенчанный огромным золотым куполом, получил исключительно мощное звучание в панораме Петербурга. Хотя стилистика архитектурных форм этого здания в целом принадлежит классицизму, но его колоссальные размеры явились новым архитектурно-градостроительным качеством: громада собора символизировала союз самодержавия и православия, провозглашенный официальной правительственной доктриной. Привнесение в эту доктрину третьего идеологического компонента — народности, понимаемой и светской, и церковной властью в охранительском аспекте, привело к изменению стилевых характеристик церковных зданий, в которых восторжествовал «русско-византийский стиль» К. А. Тона и его последователей. Традиционные для русского допетровского зодчества пятиглавия, луковичные главки и шатры православных церквей, построенных в Петербурге в середине XIX века, внесли в его «европейский» облик новые черты, ассоциирующиеся со средневековой Русью. Так стала формироваться новая градостроительная тенденция, которая в дальнейшем, в последних десятилетиях XIX века, усилилась и окрепла и привела к появлению целой системы новых церковных зданий «в древнем вкусе», среди которых такие характерные образцы, как церковь Воскресения Христова на канале Грибоедова («Спас на крови») и храм бывшего подворья Киево-Печерской лавры (на набережной Лейтенанта Шмидта, 27), завершенные уже в начале XX века.
С другой стороны, в градостроительстве середины XIX века наметился ряд новых тенденций, отражающих развитие промышленности и транспорта, т. е. именно тех тенденций, которым суждено было восторжествовать в развитии городов в последующие десятилетия.
В 40-50-х годах XIX века начал формироваться качественно новый тип градостроительного образования — привокзальная площадь. Ее архитектурной доминантой стал вокзал — здание нового типа, порожденное появлением и развитием железных дорог. Однако попытка создать целостную архитектурную композицию привокзальной площади у Николаевского (ныне Московский) вокзала не получила полноценного осуществления, а при постройке Варшавского и Балтийского вокзалов такая задача вообще не ставилась: поначалу эти здания одиноко «солировали» в окружающем пространстве левобережья Обводного канала, пока на соседних участках не выросли объемы промышленных зданий.
Формировавшаяся в середине и второй половине века панорама Обводного канала, в которой все более явственно начинали господствовать здания фабрик и заводов, — это итог промышленной революции и порождение наступающей новой эпохи — эпохи капитализма. Аналогичная картина стала складываться и в других районах Петербурга — на Выборгской стороне, за Невской заставой, у взморья. Новые речные и морские фасады Петербурга, формируемые промышленными зданиями, складами, эллингами, прихотливым ритмом высоких кирпичных труб, создавали совершенно иной ландшафт — явную социальную и архитектурную антитезу репрезентативному и импозантному облику центра столицы Российской империи.