— Петер, — дрожащим голосом медленно проговорил Курт, — можешь объяснить, что здесь происходит?
Переводчик, рукавом вытерев выступившие в уголках глаз от смеха слезы, отдышался и сказал:
— Понимаете, майстер Гессе… Похоже, все дело в том, что они не успели развести костер до полуночи… Дрова и солома промокли, потому и гореть не хотели… Сначала пытались их высушить еще одним ритуалом… Но для того нужна была кровь животного… Ловили, но не получилось… В общем, не успели до означенного времени...
Бруно показалось, что на лице человека с факелом мелькнула усмешка…
Помощник еще раз попытался выпутаться из узла, но безуспешно.
Светловолосый мужчина, разговаривающий с Людмилой, прервался и что-то крикнул на своем языке. Человек с факелом, продолжая ухмыляться, начал медленно подходить к Бруно, отчего тот еще больше задергался. Вот факел оказывается в опасной близости от соломы… Вот возникают первые искорки… Узел не поддается…
Человек с факелом что-то говорит на своем языке. Бруно не понимает. Сердце в бешеном темпе стучит в груди, предчувствуя, что сейчас все и закончится… Бруно ждет первых искр огня, которые, переродившись в полноценный костер, начнут лизать сначала ступни, плавя сапоги, поджаривая пятки… Надо попробовать надышаться дыма до того, как начнется самое страшное…
Солома не горит. Бруно удивленно смотрит сначала себе под ноги, а потом на человека с факелом. Тот тоже ничего не понимает и целиком сует факел в костер, но от этого — никакого эффекта...
— Чего? — переспросил Курт, пытаясь внутренним усилием выйти из stupor’а и осознать ситуацию, — не успели зажечь костер? Что же из вас за язычники такие, verginita puttana Maria con dodices apostoles[34]!!!
Сектанты в темных балахонах, забеспокоившись, намеревались было уже драпать с поляны, но путь им преградили мужики-бойцы, взяв незадачливых язычников в кольцо и после непродолжительной борьбы скрутив всех. Светловолосый мужчина, зашипев и бросив злобный взгляд на Курта, хлопнул в ладоши и исчез в облаке серого дыма. Петер и провожающий приволокли назад сопротивляющуюся Людмилу, которую после нехитрых манипуляций с веревкой посадили к остальным язычникам.
Гессе же пленники и ретировавшийся маг сейчас слабо интересовали. Он соскочил с лошади и, подбежав к непочатому костру, принялся пилить веревки на руках Бруно. Разворошив костровище с такой злостью, словно бы оно было повинно во всех бедах последних дней, Курт освободил ноги помощника.
— Как ты?.. — поинтересовался Гессе с нескрываемым беспокойством. Бруно беззлобно хмыкнул в ответ, потирая запястья. Как выяснилось, пострадал помощник больше психологически, и совсем немного — физически.
— Этих — связать в один ряд и прямиком к княгине, — скомандовал Курт бойцам. Петер перевел, и мужики зашевелились. — Мы едем назад прямо сейчас.
Дождавшись, когда Курт с отрядом отбудет в лес (а инквизитор долго себя ждать не заставил), Святослава, с твердым намерением вывести мужа на чистую воду, отправилась в покои князя.
— Значит, ты все-таки ослушалась моего приказа… — заключил князь, хмуро глядя на жену исподлобья.
— Я твоя жена, а не слуга, чтобы ты мне приказывал, князь мой, — холодно ответила княгиня. — Тем более, я никому не приказывала. Майстер Гессе уехал с отрядом добровольцев, которых мы успели найти в последних момент.
Муж и жена смотрели друг на друга, пытаясь уловить в лицах друг друга скрытые намеки или заметить нервно дернувшуюся жилку, беспокойство, случайный взгляд, что угодно, но никто из них и не думал проигрывать другому.
— Объясни, свет мой, — заговорила Святослава, — почему тебя поиски пропавшего инквизитора волнуют больше, чем то, что твои люди гибнут. И гибнут явно не просто так! Кто-то за этим стоит…