Они втащили убитого стражника в мастерскую, где Аньоло и Инноченто взяли труп из их рук и поволокли по узкой каменной лесенке в погреб.
– А вдруг начальство его хватится и пошлет других стражников узнать, почему он не вернулся?
Леонардо пожал плечами:
– Я скажу, что ко мне никто не приходил. – Он подмигнул. – И потом, Эцио, у меня в городе есть весьма влиятельные друзья.
– Завидую вашей уверенности, – хмуро откликнулся молодой человек.
– Только я вас попрошу нигде не упоминать о случившемся.
– Конечно, я буду молчать. Спасибо вам, Леонардо. Вы мне очень помогли.
– Мне было очень интересно повозиться с этой штучкой. И не забудьте… – В глазах художника вспыхнул голодный огонек. – Если вы когда-нибудь найдете другие страницы Кодекса, пожалуйста, принесите их мне. Вдруг и там окажутся какие-нибудь удивительные чертежи!
– Обещаю!
Эцио возвращался к дому Паолы в приподнятом настроении, что не мешало ему сохранять бдительность.
Увидев его, женщина облегченно вздохнула:
– Я думала, вы вернетесь раньше.
– Леонардо любит поговорить.
– Надеюсь, он не ограничился одними разговорами?
– Нет, конечно. Смотрите!
Эцио продемонстрировал Паоле действие скрытого клинка, церемонно взмахнув рукой. На его лице играла мальчишеская улыбка.
– Впечатляет, – лаконично ответила женщина.
– Еще как! – восхищенно подхватил молодой Аудиторе. – Нужно лишь немного поупражняться, чтобы ненароком не оттяпать себе пальцы.
Лицо Паолы вновь сделалось серьезным.
– Что я могу сказать вам, Эцио? Вы основательно подготовились. Я передала вам полезные навыки. Леонардо починил ваше диковинное оружие. – Она вздохнула. – Теперь у вас есть все необходимое для осуществления задуманного.
– Да. – Улыбка сползла с лица молодого человека. – Вот только как мне подобраться к этому мессеру Альберти?
Паола задумалась.
– Кстати, герцог Лоренцо вернулся. Он раздосадован самоуправством Альберти, и прежде всего казнями. Но не в его власти открыто обвинить гонфалоньера. Так что на помощь Медичи надеяться бесполезно… Есть другая возможность. Завтра вечером маэстро Верроккьо будет показывать одну из своих последних работ. Местом выставки он избрал двор монастыря Санта-Кроче. Там соберется вся флорентийская знать, включая Альберти. Вам бы тоже не мешало… взглянуть на шедевр Верроккьо.
Эцио узнал, что скульптор покажет бронзовую статую Давида – библейского героя, с которым отождествляла себя Флоренция. Ей противостояли сразу два Голиафа: на юге – Рим, а на севере – жадные до чужих земель французские короли. Статую заказало семейство Медичи для палаццо Веккьо, куда ее собирались перенести сразу после выставки. Свою работу маэстро Верроккьо начал три или четыре года назад. Ходили слухи, что голову Давида он скопировал с головы своего тогдашнего ученика – некоего Леонардо да Винчи. Флорентийская знать с нетерпением ждала открытия выставки, обсуждая, во что нарядиться для торжества. Но у молодого Аудиторе были заботы поважнее нарядов.
– Позаботьтесь о моей матери и сестре, пока меня не будет, – попросил он Паолу.
– Позабочусь как о собственных родственниках.
– Если со мной что-то случится…
– Верьте в себя, и с вами ничего не случится.
На следующий день Эцио пришел к базилике Санта-Кроче заблаговременно. С утра он усиленно готовился, упражняясь со скрытым клинком, пока не достиг удовлетворяющих его результатов. Перед глазами мелькали сцены казни отца и братьев, а в ушах звенел жестокий, неумолимый голос Альберти, произносящий слова приговора.
Подойдя к месту выставки, Эцио заметил впереди двух человек, окруженных небольшим отрядом телохранителей. На мундирах этих двоих были нашиты эмблемы: пять красных шаров на желтом фоне – герб рода Медичи. Идущие о чем-то спорили. Эцио приблизился, чтобы расслышать их разговор. Оба остановились перед портиком церкви. Молодой человек растворился в темноте и замер. Разговор велся вполголоса и, похоже, был неприятен обоим. Одним из споривших был Уберто Альберти, другим – худощавый мужчина лет тридцати, на волевом лице которого выделялся крупный нос. Его плащ и шапочка были красного цвета. Поверх плаща он накинул серебристо-зеленую мантию. Герцог Лоренцо – Il Magnifico[48], как называли его сподвижники. Этот неофициальный титул заставлял морщиться семейство Пацци и их сторонников.
– Вы не можете упрекать меня в содеянном, – говорил Альберти. – Я действовал на основании полученных сведений и неопровержимых доказательств. Я руководствовался законом и не выходил за пределы собственных полномочий!