Всем своим спокойствием и благодушием он демонстрировал полное пренебрежение к ядерной опасности. Временами к нему подходил и о чем-то переговаривался Музруков, тоже в личной одежде и без марлевой повязки. Эта дурацкая бравада высших начальников выводила из себя дежурного дозиметриста, который через каждые полчаса забегал в зал на несколько минут для замера фона около рассверливаемой ячейки.
Наконец он не выдержал и подошел вплотную к Завенягину.
— Здесь нельзя сидеть в личной одежде, — произнес дозиметрист дрожащим голосом.
Авраамий Павлович обиженно надул губы.
— Ты кто такой? — спросил он величественно, глядя с пренебрежением на производственную экипировку молодого человека.
— Шевченко, — ответил дозиметрист.
— Поэт? — пошутил Авраамий Павлович.
— Нет, дозиметрист, — ответил Шевченко, не успев сразу переварить генеральскую шутку.
— Не беспокойся, дозиметрист! — заверил генерал. — Ничего со мной не случится. Занимайся своим делом.
Шевченко «заело», и он направился в кабинет Курчатова с жалобой на начальство: что за пример подают рабочим?
Игорь Васильевич нашел выход. Он предоставил дозиметристу свою служебную машину и приказал сделать сейчас же профилактический замер фона в квартире Музрукова.
Уровень радиоактивности превышал норму в десятки раз. Шевченко показывал супруге директора комбината на зашкаливающий прибор в прихожей и туалете и приговаривал:
— Все потому, что не переодевается Борис Глебович. В личной обуви заходит прямо на «пятачок».
Разгневанная женщина попросила подвезти её сию же минуту поближе к тому атомному устройству, где находился в этот момент её супруг.
Курчатов приказал на пост пропустить её в здание и проводить прямо в центральный зал.
Музруков успел сказать «здравствуйте», а Завенягин — галантно протянуть несколько мандаринок. После этого оба пулей вылетели из зала в раздевалку.
— Ну, женщина! — произнес с восхищением Завенягин, надевая халат и натягивая чепчик на лысую голову.
— Жена! — уточнил Музруков, залезая в резиновые галоши.
— А что у неё в руке блестело?
— Не рассмотрел. Вилка какая-то.
— Завидую! У меня такой нет…
Ячейку № 28–18 рассверливали шесть дней. За время расчистки, по официальным данным, зарегистрированным в оперативном журнале дозиметрической службы, слесари и ремонтники получили облучение от 16 до 108 рентген. У Завенягина интегральная доза была наверняка вдвое выше максимально зарегистрированной.[8] Когда Авраамий Павлович уезжал в Москву, Курчатов очень просил его нажать на металловедов в НИИ-9, чтоб срочно доработали технологию покрытия оболочки.
— И ещё меня очень беспокоит одна проблема, — признался Игорь Васильевич. — Трубы начинают подтекать. До выгрузки, возможно, и простоят. Но нужно уже заранее готовить резервные, анодированные.
Завенягин обещал разобраться и помочь.
Из протокола № 66 заседания Специального комитета:
«1. Принять представленный т.т. Ванниковым, Первухиным и Борисовым проект распоряжения Совета Министров СССР об изготовлении для завода «А» запасных авиалевых труб.
2. Поручить т.т. Первухину (созыв), Хруничеву, Борисову и Цыреню в суточный срок уточнить источники покрытия 117 т алюминия марки А-00, потребных Министерству авиационной промышленности для изготовления труб…»
Курчатов думал о том, что если котел сумеет дотянуть до первой разгрузки без капитального ремонта, то это будет почти гарантия изготовления бомбы в 1949 году. Лишь бы Харитон не подвел. А у Юлия Борисовича в это время были свои «козлы»…
17
Надежность взрыва АБ и её КПД в значительной степени определялись скоростью распространения взрывной волны, сжимающей плутониевый сердечник. Харитон предполагал, что придется иметь дело со скоростями, близкими к космическим, около семи тысяч метров в секунду. Ограничиться теоретическими расчетами было недостаточно. В КБ-11 нужно было создать экспериментальную базу, построить свой полигон для испытания взрывчатых веществ (ВВ), а скорее всего, и завод по их изготовлению на месте.
8
Из-за пренебрежительного отношения к технике безопасности оба атомных министра: Малышев (1953–1955 гг.) и Завенягин (1955–1956 гг.) — умерли от лучевой болезни, едва перешагнув пятидесятилетний возраст.