Привлечение Терлецкого к работам носило «пожарный» характер. Прекрасно это понимая, ученый стремится использовать ситуацию с пользой для своего благосостояния. По прошествии лет он особо сокрушается об упущенном шансе получить отдельную трехкомнатную квартиру в доме МВД. Показательно, что к вопросу об этичности работы в органах, об антигуманности атомного оружии после описания тех благ, которые он получил, мемуарист и не возвращается[26].
Таким образом, ученые, принимавшие участие в атомном проекте, в целом положительно относились к своей работе, хотя и признавали, что она может отвлечь их от изучения магистральных проблем фундаментальной физики. Они оценивали проект как необходимую Родине научно-техническую программу. Лишь немногие из деятелей науки высказывались принципиально против атомного оружия, не отказываясь, однако, от участия в разработках. Для последних проект был шансом улучшить свое материальное положение и служебную анкету.
1955-й год. Испытаны первые серийные термоядерные бомбы. Атомный проект, имевший целью овладение секретами атомного ядра, закончен. Начался период развития атомной отрасли. Научным руководителям созданных коллективов дали выбор: или Вы уходите, или Вы остаетесь. Кто хотел (И. Тамм, Л. Ландау, А. П. Александров), тот ушел. Оставшиеся же люди должны были работать в системе военно-промышленного комплекса, обладавшего иной логикой развития, чем академическая наука. Для ученых это означало следующее.
Во-первых, своеобразное корпоративное мышление, сводившееся к трем принципам «Обратной дороги нет. С Минсредмашем до конца. Критика оружейной программы недопустима». Ученые, бывшие публичные «академики», стали секретными «боеприпасниками».
Уйти из атомной отрасли стало гораздо сложнее, чем из атомного проекта. «Но уйти от нас в то время было чрезвычайно трудно, — вспоминает Б. Мурашкин. — Ведь я и сам в 77-м году пытался было уйти — ничего хорошего из этого не поучилось. Зря пытался»[27]. Желающих уйти останавливали не только номенклатурные и психологические преграды. Академическая наука, куда они стремились вернуться, была просто совсем другой, там действовали иные принципы и императивы поведения. К новым правилам игры «бывшие боеприпасники» зачастую так и не привыкли: «Можно посмеиваться над нашим тогдашним бытом, называть это квасным патриотизмом — как хотите. Но тогда действительно была цель, мы ясно понимали: если мы не будем работать, если где-то схалтурим, это ослабит позиции СССР. Разделяющиеся боеголовки, нейтронные заряды — американцы первыми всё это делали, и в тех условиях мы не должны были отставать… А в пресыщенной и многолюдной Москве цели у многих были, мягко говоря, другие»[28].
Во-вторых, существовала скрытая и открытая конкуренция выкристаллизовавшихся в ходе проекта коллективов ученых, превратившихся в конструкторские «фирмы». В общем масштабе Министерства было две таких «фирмы» — научные центры отрасли Арзамас-16 (ВНИИЭФ) и Челябинск-70 (ВНИИТФ)[29]. Работники обоих центров полагали, что фаворитом Министерства являются их конкуренты. Борьба за заказчика (Министерство обороны) стала смыслом жизни разработчиков ядерного оружия.
Бывшие друзья и коллеги, вместе начинавшие работать в проекте, разошлись по разным «фирмам» и стали противниками. Так, например, произошло с А. Д. Сахаровым (Арзамас-16) и Е. И. Забабахиным (Челябинск-70). Они одновременно представили разные варианты нового «изделия». Сахаров, одержимый своей теорией непороговых биологических эффектов, посчитал, что двойное испытание нанесет слишком большой вред человечеству. Какой выход предлагает Сахаров? Он настаивает на отмене испытания уральского изделия. Забабахин отказывает. Андрей Дмитриевич подробно в своих воспоминаниях описывает этот конфликт, делая акцент на «твердолобости» министра МСМ Е. П. Славского и Е. И. Забабахина, которые не пошли на отмену второго испытания[30].
Чтобы разобраться в этой ситуации, посмотрим на нее глазами одного из уральских «бомбоделов» Л. П. Феоктистова. Прежде всего Лев Петрович оспаривает известный упрек Сахарова о предпочтении Челябинска-70 Арзамасу-16: «Из „Воспоминаний“ Сахарова читатель узнаёт, в противоречии со сказанным чуть ранее, что руководитель Средмаша В. А. Малышев был снят с работы за недостаточное внимание ко второму объекту. …На мой взгляд, если министерство и протежировало нам, то не только из-за великоросских настроений, но и по делу, по сути»[31]. Будучи свидетелем памятного разговора Сахарова и Забабахина, он поддерживает Сахарова ровно до того момента, пока тот говорит о непороговых эффектах. Как только речь доходит до отмены испытания, Феоктистов жестко оппонирует Сахарову, подробно разъясняя читателю технологичность и инженерное изящество «своего изделия»[32].
29
Ныне это два федеральных ядерных центра (РФЯЦ) — Всероссийский научно-исследовательский институт экспериментальной физики (ВНИИЭФ), г. Саров (бывший Арзамас-16), и Всероссийский научно-исследовательский институт технической физики (ВНИИТФ), г. Снежинск (бывший Челябинск-70). По традиции, характерной для отраслевой историографии, здесь и далее используется современные названия научных центров и старые названия городов.