Тон и логика двух ученых позволяет нам указать на истинные мотивы оппонентов. Данные изделия должны были стать основным боеприпасом для стратегических сил и идти в производство огромной серией, обеспечив дополнительный приток средств к одному из объектов и признание его первостепенного значения для обороны Родины.
Соревнование между центрами не ограничивалось только этим случаем. По-разному подходили конструкторы к вопросам радиационной стойкости зарядов в случае применения противоракетных комплексов с ядерными боевыми частями. Уральцы гордились тем, что данную проблему они решили с помощью натурных испытаний. Кроме того, они подчеркивали, что предложили гораздо больше конструкций зарядов при меньшей численности коллектива: «Первая водородная бомба нового образца была создана в Арзамасе-16 в 1955 году, но между испытательным образцом и серийным оружием существует большая разница. В 1957 году была уже испытана бомба, которую передали на вооружение Советской Армии. Сделана она была именно в Челябинске-70, и группа наших учёных, в том числе Феоктистов, была награждена Ленинской премией. В 70-е годы общее количество зарядов, имеющихся на вооружении армии, более чем на две трети было челябинским, хотя работало у нас втрое меньше специалистов, чем в Арзамасе-16. Я могу быть, конечно, и необъективным, но считаю, что многие рекордные вещи были созданы именно в нашем институте. Может, это объяснялось молодостью, большей смелостью, что для нашего института было более характерно, чем для Арзамаса. Мы шли на предельные испытания, на грани отказа»[33].
Кто же победил в соревновании? Л. Феоктистов, проработавший в обоих коллективах, в своих воспоминаниях указывает, что в чисто военно-техническом плане изделия ВНИИТФ гораздо эффективнее и технологичнее, но победу в соревновании одержали конструкторы из Арзамаса-16. Победа, по его мнению, заключалась в способности ВНИИЭФ решать широкий круг задач, легко переориентироваться с одной темы на другую: «Теперь я начинаю понимать и оценивать, что институт под его [Ю. Б. Харитона] руководством всегда шёл значительно более широким научным фронтом. В переломный момент, который ныне переживает страна, это даёт о себе знать. Сегодня, когда интерес к оружию заметно снизился, а рыночные тенденции нарастают, учёным и специалистам из Арзамаса-16 (ВНИИЭФ) легче, чем моим соратникам из Челябинска-70 (ВНИИТФ), приспособиться, найти себя в новом качестве»[34].
Однако эффективно ли работали инженеры научных центров? В воспоминаниях В. И. Жучихина из ВНИИТФ мы узнаем о том, что для срочной разработки устройства для глушения газового факела в Узбекистане были мобилизованы все научные силы ВНИИТФ, в том числе снятые с военной проблематики[35]. Хорошо это или плохо? Мемуарист уклоняется от прямого ответа. Для него отвлечение от работы большей части коллектива не является принципиальной проблемой, важен только успех срочного дела. По мнению бывшего директора опытного завода ВНИИТФ, эффективность работы центра была очень высока: «Жизнь у атомщиков шла с коэффициентом один к десяти. То есть за год мы проживали столько же, сколько в другой отрасли за десять лет. <…> По моим понятиям, если за год испытывали, скажем, десять [изделий], то пять из них могли пойти в серию. Под них ведь надо было ещё носитель найти. Да и „приволжане“, со своей стороны, немало предлагали. Короче, четыре-пять — где-то так. А может, и меньше… Разработок нашего института действительно было много. Во всяком случае, не меньше, чем у „приволжан“. Там, конечно, больше проводили опытов, науку толкали. Наши были не то чтобы более приземлённые — слово нехорошее в этом контексте, — а более практичные. Может, в силу сложившихся прямых контактов с разработчиками носителей. Знаю, например, что у Бориса Васильевича Литвинова с самого начала установились очень продуктивные отношения со своими коллегами-ракетчиками. По этой причине наши „изделия“ лучше „вписывались“ в требуемые параметры средств доставки»[36].
Дискуссии о вкладе каждой из фирм в укрепление обороноспособности нашей Родины будут продолжаться вечно, но все распри и обиды забываются, когда речь заходит о «научных капитанах» отрасли, возглавлявших и направлявших ее развитие более пятидесяти лет.
36