— Кто именно?
— Человек, которого вы давно и весьма искренне уважаете. Вот моя визитная карточка, можете звонить мне в Вашингтон и Нью-Йорк, «collect-call»9, я оплачу разговор, сколько бы он ни стоил...
— Простите, но я все-таки не очень понимаю причину вашего интереса ко мне, господин Вакс, — сказал Рив, еще раз посмотрев визитную карточку американца.
— Мои коллеги и я заинтересованы в том, чтобы получить картотеку господина Золле. Он ваш должник. Он бесспорно честный человек, следовательно, его долг вам — три тысячи марок, верно? — тяготит его и, видимо, тревожит вас. Почему бы вам не поговорить с ним дружески? Предложите ему компромисс: либо он продает нам свою картотеку и мы выплачиваем вам его долг — вне зависимости от того, на какой сумме мы с ним сойдемся, либо пусть предложит свой архив Франции, там тоже заинтересованы в его работе...
— При чем здесь Франция?! Больше всего в его работе заинтересованы красные! Он же вернул русским какие-то ценности! Ему могли уплатить деньги здесь, называли сумму в пятнадцать тысяч марок! Но он отказался! Он же коллекционер, исследователь, псих...
— Фанатик, одним словом...
— Он не фанатик. Неверно. Фанатик — это другое, это когда политика или религия. А он псих, как каждый исследователь, филателист, коллекционер фарфора. Я встречал таких, они невменяемы...
— А с чего у него все это началось?
— Не знаю. Анна была очень замкнутой, а он совершенно не воспитан. Истерик, настроения меняются то и дело, верит любому слуху, плачет, когда что-то не удается...
— Вы думаете, это бесполезно — устроить нам встречу? Я предложил бы ему хорошие деньги...
— Совершенно бесцельная трата времени. Он, видите ли, хочет искупить вину немцев перед русскими. А я не убежден, что мы были так уж виновны перед большевиками...
— Были, господин Рив, были. Конюшню в их национальной святыне, в Ясной Поляне, устроили не зулусы, а вы, немцы... Золле сам пришел к идее поиска и возвращения русским их ценностей? Или ему кто-то подсказал такого рода мысль?
— Не знаю. Что вы имеете в виду? Контакт с коммунистами?
— Вы допускаете возможность такого рода контакта?
— Нет... Впрочем, а почему бы и не допустить?
— Потому что такой допуск глуп, господин Рив, — отрезал Фол. — И вам прекрасно известно, что натолкнула его на эту мысль церковь. Конкретно — пастор Иверс, великолепный человек и достойнейший слуга божий, который вину немцев перед русскими никогда не отвергал... Скажите, пожалуйста, вы советовались с кем— нибудь из коллег перед тем, как принять мое предложение?
— Я не понимаю вас.
— Полно! Вы все понимаете. Вам рекомендовали со мной поужинать. Поэтому давайте говорить доверительно, так, чтобы никто третий о нашей беседе не узнал. А интересует меня чисто торговое дело: на что прореагирует господин Золле, на что он откликнется, что его заденет и понудит вступить в переговоры со мною о продаже своего уникального архива? Меня интересуют черты его характера, привычки, болевые точки, уязвимые места. Вы, человек богатого опыта, прекрасно понимаете мой интерес. Вы были ближе всех к покойной фрау Анне, она все-таки советовалась с вами, делилась мыслями. Кстати, она говорила вам про визиты к ним в дом некоего господина Степанова? Из России?
Рив допил вино, облегченно улыбнулся и сказал:
— Ну, теперь-то я начал понимать, в чем дело... Поначалу вы подошли слишком уж издалека.
— Обернитесь, — требовательно сказал Фол, закаменев лицом.
Рив испуганно обернулся.
— Видите, — сказал Фол, — это несут нашу паряжжю. Не пугайтесь ее размеров. Все уберем. Только не надо торопиться...
Назавтра Райхенбау попросил «господина Вакса» приехать к нему домой; болит сердце, не тот возраст, чтобы волноваться.
Выложил все, что знал и помнил; фантазировал, как можно нажать; говорил много пустого, пока не вспомнил, что Золле трепетно относился к каждой строчке, которая появлялась в прессе о его работе; делал фотокопии, клеил в альбом, посылал детям фрау Анны. Однажды написал возмущенное письмо в исторический журнал, когда в заметке о его деятельности была допущена крошечная неточность, сущий пустяк, орфография, а никак не злой умысел редакции. Ему принесли извинение, однако он этим не удовлетворился, потребовал напечатать официальное опровержение; журнал отказал; Золле начал было тяжбу, но адвокат, господин Тромке, не рекомендовал ему входить в процесс; проиграете; ошибка пустячная; будете выглядеть болезненным честолюбцем в глазах всех, кто вас знает; не солидно...
«Вот это как раз то, что надо, — понял Фол. — Теперь-то мне и понадобится Ричардсон, он сам невероятно раним, надо понаблюдать за ним, он выведет меня на то решение и на тех людей, которые сделают дело с Золле».