Бальмонт[83] точно передал в этих словах то печальное недоумение, которое вызывало в немногих патриотах вынужденное far niente[84] Брусилова. Под Могилевым и Ригой, в Галиции и Румынии решался вопрос о самом существовании России; тщетно метался Корнилов, тщетно Савинков[85], Гобечиа, Филоненко[86] посылали свои вопли с требованием смертной казни. Родина была на острие меча. А в темноватом прохладном кабинете среди шашек — даров туземных полков, — охотничьих трофеев и целой галереи военных портретов посетитель встречал все то же учтивое ледяное спокойствие, которое Герцен сравнивал со спокойствием моря над утонувшим кораблем…
И многочисленные общественные деятели, наперебой спеша выказать свое уважение Галицийскому победителю, не упускали случая попытаться затянуть его в свою орбиту, козырнуть этой сильной картой вне игры. Брусилов ласково принимал, сочувственно выслушивал, охотно выступал; 13 октября 1917 г. уже под самый бой двенадцатого часа он произнес горячую речь на совещании общественных деятелей в Москве (устроенном в противовес петроградскому демократическому совещанию). Но дальше он не шел, действовать он еще (или уже?) не хотел. Привыкнув к реальным величинам, отчетливо зная состояние фронта и соотношение всевозможных сил, старик весьма скептически относился к тогдашним попыткам. Летом 1917 г. он понял: надо идти за тем, кто живой или мертвой водой сумеет восстановить боеспособность армии. На армейском съезде он целовался с Крыленко за то, что тот (с особой, конечно, точки зрения и в особых видах) рекомендовал исполнение боевых приказов; на своем автомобиле он развозил всевозможных делегатов, депутатов, главных и второстепенных уговаривающих. Ни у кого не оказалось никакой воды. Слова и жесты, благородные слова, самоотверженные жесты!.. Самоубийство Крымова[87], Калединские угрозы, подвиг председателя солдатского комитета Рома, в одиночку пошедшего в атаку на глазах недвижной дивизии и убитого наповал…
Сердце уставало. На движение Корнилова он отозвался одной фразой:
«У Корнилова львиное сердце, а голова не в порядке!..»
Идея Алексеева создать Добровольческую Армию не вызвала в нем сочувствия[88]. Когда в первые дни октябрьского переворота Алексеев, проездом на Юг, остановился в Москве для переговоров с некоторыми лицами, Брусилов категорически отказался следовать за ним.
Еще через несколько дней, 1 ноября 1917 г., шальной снаряд залетел в его квартиру и осколком шрапнели старик был тяжело ранен[89] (в плечо и в ногу). В разгар уличного боя на носилках с белым флагом его понесли с Остоженки, уже занимавшейся большевиками, в Серебряный переулок (на Арбате) в лечебницу доктора Руднева. В дороге случился характерный инцидент, после которого Троцкий призадумался не менее Брусилова. Обезумевшие «красные» солдаты, узнав, кого несут, останавливались, снимали шапки и целовали раненому руки. В этот день снарядом снесло верхушку Беклемишевской башни[90]; с Волхонки тявкали пулеметы, заливавшие колонны большевиков, шедших из Замоскворечья.
«Чтобы увидеть эту русскую ласку — готов перенесть страдания во сто крат горшие», — сказал Брусилов навестившим его лицам. И с этого дня начался чрезвычайно любопытный параллельный процесс. Большевики, поняв ценность Брусиловской вывески, делали все, чтоб воздействовать на слабые места старика. А слабым местом Брусилова было прежде всего убеждение, что он не может не пойти на зов русских солдат, что он не вправе отдать их в руки проходимцев.
С ведома и благословения Подвойского и Троцкого распространялись и «нелегально» печатались сведения о том, что в такой-то и такой-то части, на таком-то и таком-то заводе постановили: драться опять с немцами, если Брусилов будет командовать…
Нужно совсем не знать ни большевиков, ни разнообразия приемов, употребляемых их верхами, чтобы поверить в сообщения об аресте Брусилова, угрозах расстрелом и т. п. С самого начала, с первой встречи Крыленко с Брусиловым, большевики поняли, что твердость и упорство у него воистину каменные и что не запугаешь его никакими муками ада. Свершилось худшее, осуществилась обратная мораль басни: «Ты сед, а я, приятель, сер»[91]. Серый надул седого. Установив тщательную слежку, перлюстрацию корреспонденции, подсылку провокаторов, вынюхавших его отношение к белым армиям, большевики из кожи лезли в доказательствах своего национального порыва и сочувствия великим идеям. Детали сговора значительно облегчались содействием Заиончковского, отлично знающего, как надо разговаривать с гордым, резким, сентиментальным верховным. Беседы Заиончковского и Брусилова могли бы послужить прекрасными иллюстрациями к Макиавеллиевским[92] трактатам. Говорили, как два солдата; разбирали все происходящее, как два скорбящих сына родины; взвешивали pro и contra[93]… Перевод на язык национальной пользы находили и расстрел Колчака, и террор на Кубани, и уж, конечно, карательные походы на деревню. Оскорбленному военному самолюбию нужна была победа: ему дали руководство в польской войне; полководцу, томящемуся в тиши, требовалась армия, и он полюбил красную армию — армию наемников и жертв — той же любовью, которая творила чудеса на осенних полях Галиции…
85
Савинков Борис Викторович (1879–1925) — с 1903 г. один из руководителей Боевой организации партии эсеров, организатор ряда громких террористических актов; после Февральской революции по возвращении в Россию из эмиграции комиссар Временного правительства в 8-й армии, а затем на всем Юго-Западном фронте; с 19 июля управляющий военным министерством, 27–30 августа военный губернатор Петрограда и командующий войсками Петроградского военного округа. Был исключен из партии социалистов-революционеров 9 октября; после Октябрьской революции один из активных участников и организаторов антибольшевистского вооруженного сопротивления; в феврале 1918 г. организовал в Москве «Союз защиты Родины и Свободы», в мае 1918 г. заговор был раскрыт; в эмиграции находился во главе военной миссии Уфимской Директории, руководил бюро печати при правительстве А. В. Колчака «Унион», возглавлял «Русский политический комитет» в Польше и т. д. Был арестован в результате спецоперации в августе 1924 г.; покончил жизнь самоубийством. См. характеристику Савинкова в очерке А. Ветлугина «Корнилов и Савинков», опубликованном в 1919 г. в ростовской газете «Жизнь»: «Жуткая фигура Бориса Савинкова занимает особенное положение в русской жизни этого двадцатилетия. Полупоэт, полубоец, умный, исключительно энергичный, с несомненным авантюристическим уклоном, каждым своим появлением Савинков знаменует надвигающуюся грозу, является каким-то роковым буревестником» (№ 17.— 12(25) мая. — С. 2; подпись: Д. Денисов).
86
Филоненко Максимилиан Максимилианович (1886–1950) — эсер, штабс-капитан; весной 1917 г. был комиссаром 8-й армии, которой командовал ген. Л. Г. Корнилов, а после назначения последнего Верховным Главнокомандующим стал комиссаром Ставки; с августа 1917 г. до «корниловского мятежа» был помощником генерал-губернатора Петрограда по военной части; с 1919 г. в эмиграции.
13 октября 1917 г. уже под самый бой двенадцатого часа он произнес горячую речь на совещании общественных деятелей в Москве… — Совещание общественных деятелей проходило в Москве 8—10 августа 1917 г.; в своем выступлении 8 августа Брусилов требовал «извергнуть армию из политики».
87
Крымов Александр Михайлович (1871–1917) — по окончании в 1902 г. Николаевской академии Генерального штаба командовал ротой, батальоном, затем служил на штабных должностях, командовал полком; во время Первой мировой войны командовал бригадой и дивизией, в 1917 г. был назначен командиром 3-го конного корпуса и 29 апреля произведен в генерал-лейтенанты; поставленный 24 августа Л. Г. Корниловым во главе отдельной Петроградской армии, должен был арестовать Временное правительство и подавить сопротивление в Петрограде; после того как попытка переворота была ликвидирована, встречался с А. Ф. Керенским, по возвращении от него застрелился.
88
По одной из версий, когда М. В. Алексеев направлялся на Дон, он встречался с А. А. Брусиловым в Москве, надеясь заручиться поддержкой последнего; затем к Брусилову неоднократно направлялись для переговоров представители Белого командования. См. об этом, например, в книге посещавшей Брусилова в госпитале Руднева М. А. Нестерович-Берг («В борьбе с большевиками: Воспоминания». — Париж, 1931).
89
По другим данным это произошло в шесть часов вечера 2 ноября; осколки мортирного снаряда перебили правую ногу в нескольких местах; доставленный в лечебницу доктора С. М. Руднева на Арбате в Серебряковском переулке, Брусилов пробыл там до июля 1918 г.
90
Во время октябрьских событий 1917 г. снарядом был поврежден верх шатра Беклемишевской (Москворецкой) башни Кремля — юго-восточной угловой башни на берегу р. Москвы, — построенной в 1487–1488 гг. итальянским архитектором Марко Руффо (Марком Фрязиным).
91
Слова ловчего, обращенные к волку, залезшему по ошибке на псарню, из басни Ивана Андреевича Крылова (1769–1844) «Волк на псарне» (1812).
92
Макиавелли Никколо (1469–1527) — итальянский писатель и философ, чей трактат «Государь» (1513, изд. 1532) и др. сочинения на политические темы обосновывали необходимость достижения поставленной цели любыми средствами, т. к. в политике неприменима традиционная мораль.