С этой минуты и до конца ужина мы беседовали о классике и соревновались в цитировании римских, греческих и христианских авторов. Мой хозяин продемонстрировал столь блестящую образованность, широкую эрудицию и глубокое знакомство как с древней, так и с современной литературой, что я в сравнении с ним почувствовал себя желторотым школяром, только делающим свои первые шаги на пути к образованности. Он, в свою очередь, был настолько любезен, что похвалил мою весьма далекую от совершенства латынь, так что к тому времени, когда я осушил бутылку красного вина, мы уже по-приятельски болтали, словно два старых друга.
Всю мою усталость точно рукой сняло, и меня вдруг охватило небывалое ощущение довольства и телесной бодрости вкупе с необыкновенной ясностью и остротой ума. Поэтому, когда добрый настоятель предложил пройти в библиотеку, я с готовностью согласился.
Он провел меня по длинному коридору, по обе стороны которого располагались монашеские кельи, и большим медным ключом, свисавшим с пояса, отпер дверь огромного зала с высокими потолками и немногочисленными окнами-бойницами. Воистину, мой хозяин нисколько не преувеличивал, повествуя о сокровищах библиотеки, ибо длинные полки ломились от книг, и еще множество фолиантов громоздились на столах или грудами возвышались в углах. Там были свитки папируса и пергамента, диковинные византийские и коптские книги, древние арабские и персидские манускрипты в раскрашенных или усыпанных драгоценными камнями переплетах; десятки бесценных инкунабул, сошедших с первых печатных станков; бесчисленные монастырские списки античных авторов в переплетах из дерева и слоновой кости, украшенные богатыми иллюстрациями и тиснением, которые сами по себе представляли подлинные произведения искусства.
С осторожностью, выдающей истинного ценителя, Илларион раскрывал передо мной том за томом. Многих книг я никогда раньше не видал, а о некоторых даже и не слышал. Мой горячий интерес и неподдельный восторг явно доставляли ему удовольствие, ибо через некоторое время монах нажал на скрытую внутри одного из библиотечных столов пружину и извлек оттуда длинный ящик, где, по его словам, хранились сокровища, которые он не отваживался доставать в присутствии остальных и о существовании которых монахи даже не догадывались.
— Вот, — продолжал он, — три оды Катулла[3], которых вы не найдете ни в одном опубликованном издании его произведений. А вот подлинная рукопись Сапфо — полная копия поэмы, которая доступна всему остальному человечеству лишь в виде разрозненных отрывков. А тут два утерянных предания из Милета, письмо Перикла к Аспасии, неизвестный диалог Платона и древний труд неизвестного арабского астронома, который предвосхищает теорию Коперника. И наконец, вот печально знаменитая «История любви» Бернара де Велланкура, весь тираж которой был уничтожен сразу же после выхода в свет; кроме этого, уцелел еще всего один экземпляр.
С благоговейным изумлением разглядывая редкостные, неслыханные сокровища, которые Илларион демонстрировал мне, я заметил в углу ящика тоненькую книжицу в простом переплете из темной кожи. Осмелившись взять ее в руки, я обнаружил, что она содержит несколько листов убористого рукописного текста на старофранцузском языке.
— А это что такое? — обратился я к Иллариону, чье лицо, к моему крайнему изумлению, неожиданно стало грустным и строгим.
— Лучше бы ты не спрашивал, сын мой. — С этими словами он перекрестился, и в его голосе зазвучали резкие, взволнованные и полные горестного смятения нотки. — Проклятие лежит на страницах, которые ты держишь в руках, пагубные чары витают над ними; и тот, кто отважится их прочесть, подвергнет страшной опасности не только тело, но и душу.
Он решительно забрал у меня книгу и положил ее назад в ящик, после чего вновь тщательно перекрестился.
— Но, отец мой, разве такое возможно? — решился возразить я. — Какую опасность могут представлять несколько покрытых письменами листов пергамента?
— Кристоф, есть многие вещи, постичь которые ты не в состоянии, — вещи, каких тебе лучше не знать. Власть Сатаны может принимать самые разнообразные формы и скрываться за самыми разными образами. Существует множество иных искушений, помимо мирских и плотских соблазнов, множество ловушек, подстерегающих человека столь же коварно и незаметно, сколь и неизбежно; и есть тайные ереси и заклятия иной природы, нежели те, коим предаются колдуны.
— Что же написано на этих страницах, если в них таится такая сверхъестественная опасность, такая пагубная сила?
3
Гай Валерий Катулл (ок. 87 до н. э. — ок. 54 до н. э.) — один из крупнейших поэтов Древнего Рима, современник Цицерона и Цезаря; по большей части его произведения были утеряны, но в XIII веке в Вероне обнаружился сборник «Книга Катулла Веронского» («Catulli veronensis liber»), составленный посмертно и включающий 116 стихотворений. Сапфо (ок. 630 до н. э. — 572/570 до н. э.) — древнегреческая поэтесса и музыкант, автор песенной лирики, одна из Девяти лириков; из всех ее произведений целиком сохранилось только стихотворение «Гимн Афродите», три стихотворения дошли до нас почти целиком, а остальное известно лишь во фрагментах. Древнегреческий город Милет был расположен в Карии, на западном побережье Малой Азии; существовал с X века до н. э., был цветущим торговым портом в архаический и классический период, затем находился в зависимости от персов и окончательно лишился влияния в IV веке до н. э., будучи разрушен Александром Македонским, а в 129 году до н. э. вошел в сферу влияния Рима; помимо прочего — родина философов Милетской школы первой половины VI века до н. э. (Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена). Перикл (ок. 494–429 до н. э.) — древнегреческий политик, оратор и полководец, один из основоположников афинской демократии; уроженка Милета гетера Аспасия была его возлюбленной, и считалось, что она немало влияла на политические решения Перикла (некоторые полагали ее в том числе виновницей Пелопоннесской войны).