В то время вопросом, на который едва ли обращали внимание, был суверенитет – как национальный, так и парламентский, который с годами обретал все большую важность. По этому вопросу в июле 1971 года в кабинете было проведено заседание, но лишь в контексте общего представления вопроса о вступлении в Белой книге. Окончательные формулировки документа – параграфы 29–32 сегодня можно прочесть в свете происходивших событий и увидеть как замечательный образец искусной путаницы, скрывающей фундаментальные вопросы. Особенно шедевральны два предложения:
«Никоим образом невозможно размывание неотъемлемого национального суверенитета; предлагается разделение и укрупнение индивидуального национального суверенитета в общем интересе».
И это:
«Общее право останется основой нашего законодательства, и наши суды продолжат функционировать так же, как они функционируют в данный момент».
Я могу заявить, что не была способна тогда глубоко проникнуть в суть этих вопросов. Тогда мне, как и моим коллегам, казалось, что доводы о суверенитете, продвигаемые Иноком Пауэллом и другими, были теоретическими и использовались как риторические приемы.
В дебатах о статье 2 законопроекта Джеффри Хау, генеральный стряпчий, дал, казалось, удовлетворительные гарантии по этому вопросу в ответ на критику со стороны Дерека Уокера-Смита, сказав, что «в конце концов, если будет предложена отмена [закона о Европейском сообществе] целиком и полностью, исходный суверенитет парламента должен остаться неприкосновенным». Задав самому себе вопрос «Что случится, если в будущем парламентский законопроект непреднамеренно, в большей или меньшей степени, окажется в конфликте с законами Сообщества?», Джеффри сказал: «Суды… постараются в соответствии с традиционным подходом интерпретировать свод законов в соответствии с нашими международными обязательствами». Но что, если они не смогут прийти к согласию? Он витиевато продолжил:
«Это максимум того, что мы можем сделать, чтобы примирить неизбежный и постоянный суверенитет парламента в конечном итоге с предложением о том, что нам следует осуществлять наши договорные обязательства, чтобы обеспечить главенствующую роль закона Сообщества… Если по неосторожности возникнет любой конфликт такого рода, вопрос предстанет на рассмотрение перед правительством и парламентом…»[29]
Однако не эта проблема делала вопрос об Общем рынке таким для правительства трудным. Главной политической ошибкой было раздутие преимуществ, которые, как ожидалось, принесет членство в Сообществе. Что касается самого правительства, эта тенденция вынуждала министров принять и извинить ошибочную политику. Дабы британская промышленность соответствовала требованиям Европы, потребуются, как было сказано, субсидии и государственное вмешательство в экономику – таковы были аргументы в поддержку бюджета 1972 года. Еще того хуже, ослабленная валютная и налоговая политика оправдывалась на том основании, что высокий уровень роста экономики – примерно пять процентов – теперь был устойчивым в рамках нового европейского рынка с охватом 300 миллионов человек. Также предполагалось, что конкуренция с Европой заставит профсоюзы действовать более ответственно. Что касается общественности, ожидания выгоды от членства в сообществе росли – и затем резко рухнули, когда экономические условия ухудшились, а нарушения в работе промышленности усилились.
Успех переговоров о вступлении Британии в ЕС и их ратификация парламентом оказали психологический эффект на Теда Хита. Его энтузиазм по поводу Европы перерос в страсть, а с годами превратился в одержимость, все больше разделяемую всеми и вся. Все меньше и меньше было разговоров о том, что было лучше для Британии, и все больше и больше – о важности быть хорошими европейцами.
В январе и феврале 1972 года случились три события, потребовавшие от правительства решения и их не встретившие, – забастовка шахтеров, финансовые проблемы судостроительной компании «Аппер Клайд Шипбилдерс» и уровень всеобщей безработицы, достигшей миллиона. Это всегда шок, когда безработица достигает новой цифры, особенно такой драматичной, как миллион. Но увеличение безработицы в 1971 году стало, по сути, результатом жесткой налоговой и валютной политики Роя Дженкинса в 1969–1970 гг. Поскольку валютная политика была значительно облегчена в 1971 году, во многом в результате отмены государственного контроля, мы могли бы тихо сидеть и ждать результатов в виде понижения уровня безработицы начиная с 1972 года. В действительности Тед никогда не верил в этот подход и сильно недооценивал стимулирующий эффект отмены кредитного контроля. Он полагал, что были необходимы срочные финансовые меры, чтобы повысить спрос и уменьшить безработицу. И это убеждение влияло на все его решения без исключения. По иронии судьбы именно это вело к повышению инфляции, главные последствия которой проявились при следующем лейбористском правительстве, и, поскольку инфляция разрушает рабочие места, а не сохраняет их, в конечном итоге это вело и к повышению уровня безработицы.