В камине, где можно было зажарить целого барана, тлело несколько дубовых поленьев, и, хотя окна, забранные решетками, были распахнуты, в комнате чувствовался запах дыма.
Компания — Атанасов с супругой, три начальника отделений института со своими женами, все в отличном настроении, — шумно ввалилась в виллу, как в собственный дом. При виде подушек, ярких ковров, медвежьей шкуры глаза женщин загорелись, и они принялись благоговейно разглядывать все это восточное великолепие — им впервые довелось увидеть такое в непосредственной близости. Только жена Атанасова оставалась вполне равнодушной — она уже бывала тут, и все это было ей знакомо. Она стояла в стороне и делала вид, что подправляет помаду на губах, а в действительности, заглядывая в зеркальце, любовалась своим золотистым ожерельем. Удивительно гармонирует оно ее глазам!
Атанасов тем временем, взяв на себя роль хозяина, направился к камину — там стояла огромная, почти в его рост кочерга. Жене хотелось видеть, как-то он справится с поленьями. Тут ведь нужна ловкость, сила. Но не успел он взяться за кочергу, как инженер Крыстанов вдруг всплеснул руками и удивленно вскрикнул. Крыстанов, слывший в институте человеком молчаливым, кротким и спокойным, этим своим восклицанием привлек к себе всеобщее внимание. Атанасов забыл про кочергу, а Роза, жена его, чуть было не уронила на пол свою сумочку.
Крыстанов стоял у огромного дубового стола, заставленного тарелками, приборами, небольшими пышными хлебцами, и указывал пальцем на листок бумаги, трепетавший в другой его руке, словно крыло бабочки.
Стало очень тихо. Необычное убранство комнаты словно бы потускнело, исчезло — такой интерес вызвала эта бумажка.
Близорукий Крыстанов снял очки, глаза его были комично вытаращены. Роза Атанасова даже рассмеялась.
— Тут нет ничего смешного, гражданка Атанасова, — укоризненно покачав лысой головой, оборвал ее Крыстанов. — Напротив, напротив! — Он сделал паузу. В зале стало еще тише. — Ситуация, я бы сказал, скорее печальная! — Он вздохнул и снова надел очки. — Вот послушайте! — Поднеся бумажку почти к самому носу, он прочитал: «Друзья! В кладовой вас ждет форель, заливные цыплята, два зажаренных фазана, всевозможные салаты: в кувшинах есть брынза и лютеница[3], испечена деревенская баница[4]. Все приготовлено отменно. Ешьте на здоровье! Ключ от кладовой находится в зале, на видном месте. Я оставил очень приметный след, по которому вы его легко найдете.
Ищите!»
Положив бумажку на стол между двумя приборами, Крыстанов почесал лоб и задумчиво повторил:
«Ключ от кладовой в зале, на видном месте…
Я оставил очень приметный след, по которому вы его легко найдете!» — Он обернулся к Розе Атанасовой и с горьким упреком сказал: — А вы смеетесь!
Все молчали, и тут Атанасов сообразил, что ему следовало бы что-то сказать в защиту своей жены.
Наш мэтр удивительный остряк, — начал он. — Без шуток жить не может!
А я не люблю, когда меня приглашают на ужин и морят голодом, — холодно заметил Крыстанов. Человек спокойный, он никогда не говорил громко, не повышал голоса.
— Но в чем дело, помилуйте! — Атанасов попытался изобразить на своем лице улыбку. Поскольку он выступал в роли хозяина, ему полагалось оставаться на высоте. — Ключ находится в зале, на видном месте, к нему ведет какой-то приметный след. Другое дело, если бы не было никаких следов, верно? Поэтому я предлагаю не отчаиваться раньше времени. Давайте искать!
— Иголку в стогу сена! — ввернул кто-то из мужчин. Голос прозвучал весьма пессимистично.
— Как искать? — Крыстанов снял очки. — И где? — Он окинул взглядом залу и развел руками. — Ведь тут же по крайней мере сто квадратных метров открытого и скрытого пространства!
— Не меньше! — согласился Атанасов.
Роза Атанасова молча слушала в углу — она была на голову выше и на десять лет моложе своего мужа, но он умел составлять алгоритмы и проектировать электронные машины! Разве могла она смотреть на него насмешливо?
Что ты предлагаешь? — спросил скептик, высказавшийся перед этим насчет иголки в стоге сена.
— Прежде всего, как мне кажется, необходимо за программировать искомое, — ответил Атанасов, но на сей раз в его голосе уже не было прежней уверенности.
Роза звонко захохотала.
Глупости! — сказала она. И повторила еще раз: — Глупости! Я предлагаю искать всем где угодно и кто как сумеет! Если даже ключ не найдется, все равно это очень забавная игра. Согласны?
Игра длилась более получаса. Было очень весело, то и дело раздавался смех. Роза извивалась под миндерами, словно выдра, женщины сдвигали ковры, переворачивали подушки. Крыстанов заглядывал в дула кремневых пистолетов. Атанасов, немного грустный, зачем-то разворошил золу в камине, возле поленьев. Один только стол и клавесин оставались на прежних местах. Чтобы сдвинуть с места стол, потребовалось бы еще несколько пар рук, а ножки клавесина были слишком тонки, чтобы под ними можно было прятать ключ от кладовой.
Наконец, устав от тщетных поисков, гости расселись кто на миндерах, кто на стульях. После криков и смеха наступило молчание — такое же тягостное, какое наступает после затянувшейся шумной пирушки. Еще во время поисков Атанасов несколько раз вспоминал наказ профессора в случае необходимости позвать на помощь Аввакума Захова. Но он все медлил. И не только от уверенности, что треклятый ключ будет наконец найден. Однажды он видел, как его жена танцевала с этим человеком вальс. И с тех пор у него пропала охота встречаться с ним, хотя во время танца Аввакум Захов был безупречно корректен. Пошел он ко всем чертям, обойдемся как-нибудь без него, а что касается вальса, то это старомодный и ужасно глупый танец — если теперь ему. пришлось бы учиться танцевать, он начинал бы не с вальса, это — девятнадцатый век, почти рококо. В конце концов, все эти танцы только усложняют жизнь, и если бы Станилов так внушительно не сказал ему об этом…
— Знаете что, друзья? — он взглянул на свою ладонь и нахмурился — она показалась ему слишком пухлой и розовой, как у младенца. — Эту хитрость с ключом я сумею раскусить за какие-нибудь четверть часа!
Все с удивлением уставились на него, кое-кто из женщин даже ахнул, один только Крыстанов снисходительно усмехнулся — он не любил самонадеянных людей.
Но Атанасов встал, подошел к телефону и быстро набрал номер Аввакума. Сгорая от любопытства, Роза побежала следом за ним.
Совершенно внезапно, как это бывает летними ночами, на улице поднялся сильный ветер.
Такова предыстория этого неожиданного для Аввакума телефонного звонка, послужившего началом для целой цепи неприятностей, бед, сложных происшествий и совершенно фантастических событий.
Когда он миновал у Белой чешмы опасный поворот начал взбираться на подъем, из-за Копыта выплыло огромное стадо черных косматых туч. Они неслись с юго-запада на северо-восток, заволакивая непроглядной черной пеленой все небо. Луна исчезла; внизу, в долине, среди моря тьмы мигали и поблескивали огни Софии.
Он поставил «волгу» у высокой каменной ограды виллы Станилова. Вверху, в сучьях старых вязов, шумел ветер; впереди, у парадного входа, с невозмутимым спокойствием сиял матовый шар фонаря. Аввакум нажал на кнопку звонка, и в этот миг ярко сверкнула надломленная желтая молния. Вдали тяжело прогрохотал гром.
Всякий раз, когда он приходил к кому-нибудь в гости, его появление тотчас же обрывало завязавшийся разговор. Все вдруг замолкали — то ли от неожиданности, то ли из любопытства, — и все взгляды обращались к нему. Никто из его знакомых или из тех, кто видел его впервые, не мог с определенностью сказать, что это за такие особенные внешние черты его, которые производили столь неотразимое первое впечатление. Разумеется, сразу же бросался в глаза его рост — метр восемьдесят. У него были широкие, сильные, слегка сведенные вперед плечи. Эта скорее лишь наметившаяся, чем действительная сутулость и чуть наклоненная вперед голова создавали впечатление, будто он застыл в ожидании чего-то, будто он к чему-то прислушивается, старается уловить какое-то скрытое движение впереди, какой-то неуловимый звук. Совсем не вязалось с этой выжидательной позой выражение его лица — спокойное, холодно-сосредоточенное выражение в совершенстве владеющего собой человека.