Завершая рассмотрение азовской обороны, нельзя не остановиться на ее итогах. В исторической литературе отмечалось, что данное событие носило мировой масштаб. «Как взятие Азова, так и оборона его казаками были мировыми событиями своего времени», — пишет М. Я. Попов[227]. В. Сухоруков считал, что турецкие войска, не сумевшие взять Азов и тем посрамившие знамена своего султана, «присвоили казакам громкую славу, которая займет одно из почетнейших мест в летописях войн»[228]. Соглашаясь с подобными оценками, заметим, что для казаков отстаивание Азова на тот момент времени окончилось ничем или скорее даже (имея в виду ближайшие военные и экономические последствия данного события) отрицательно. В этом отношении правы были казаки низовых городков, считавшие, что каменные стены крепости казаков «не накормят», и отказывавшихся умирать «за камень». Город без боя в итоге был возвращен туркам.
Если казачьи потери в Азове были хотя бы приблизительно порядка трех тысяч, как об этом сообщает Документальная повесть, причем это, согласно источнику, — только убитыми, не считая искалеченных («без глаз, без рук и без ног»), то для казаков данные потери были, безусловно, катастрофическими. На всем протяжении 40-х годов XVII в. донское казачество с трудом отражало резко усилившийся после оставления Азова (1642 г.) натиск на Дон. При этом гибли казачьи городки, на некоторое время казаки были выбиты с низовьев Дона (1643–1644 гг.) — потери казаков, понесенные в ходе азовской обороны, обернулись для них в дальнейшем новыми потерями. Тем не менее подвиг казаков при обороне Азова явился неким торжеством над «бусурманами» (как это было принято понимать в ту эпоху) православного христианства вообще, изумившим мировое сообщество. Причем, говоря об отрицательных на первое время для донского казачества итогах обороны Азова в 1641 г., надо одновременно сказать и о том, что следствием данного события стал ряд политических и экономических процессов в казачьей среде, которые наложили особенно неизгладимый отпечаток на сферу отношений Москвы и Дона. Последние в период 1640-х — первой половины 1660-х гг. достигают невероятного для более раннего времени сближения.
Фрагмент рукописной карты нижнего Дона. Первая половина XVIII в. (РГАДА).
