А именно мира.
Ну а эта эпидемия зимнего загнивания чуть ли не каждый год в том или ином виде нас посещает, хотя до сих пор мы ей как-то противостояли и она нас не брала, женьшень пили, а теперь только Фелек здоровым остался и за нами ухаживает. Затыкая нос. Фелек, принеси мне горячей воды! Приведи врача-частника, а то, если у Саши руки отнимутся, я отказываюсь дальше жить! Я уже в калькуляторе клавиши поломал, когда расходы на лекарства и докторов подсчитывал, а что поделаешь, нету выхода. Эй ты, Саша, а вдруг придет тот докторишка подслеповатый, у которого мы компьютер спиздили, а я сейчас на компьютере том все наши приключения описываю? О, блин, шеф, уж он-то нас и вылечит! Но пришел другой, уфф. Сюда, доктор, это здесь! Спасайте нас, заживо гнием! А уж как отвратительно выглядят эти лишаи, а уж что, пан доктор, творится в домах бедняков! У одной женщины до головы все съело, так и схоронили! В самом конце только эта голова о помощи взывала, остальное ампутировали. А голова та еще пела шахтерский гимн! Жант Францковяк — не знаю, слышали вы о нем? — тоже совсем сгорел. А доченьки-то его так и не объявят о его смерти, ой не объявят… Саша, ты слышал о Францковяке? Том самом, который «не скупись для папы»?
Он из французских поляков, Саша. Они потом в Польшу на экскурсию приезжали. У всех французские паспорта, а имена по-нашему звучат, ну, например, Болеслав Врона. А так все настоящие французы. С гордостью о себе говорили: «Рихтиг[26] поляки — суть вестфаляки». Потому что после Первой мировой войны они приехали на работу во Францию из Вестфалии. Потом пошли картошечники, то есть выходцы с познаньских земель, а в самом конце иерархии Босые Антошки, из русской части раздела Польши.
Жант Францковяк был как раз из Босых Антошек. Приехал из этой самой Франции с двумя дочками. И в конце концов решил вернуться на старости лет сюда, откуда родом, а на жизнь у него было. Сколько? Да он всю жизнь по шахтам верхней Франции, вернулся с прогрессирующим силикозом. Но зато с французской пенсией. Потому что во Франции из-за силикоза тебя не таскают, как у нас, по санаториям, не выдают сухое молоко каждый месяц, а просто дают много денег. За такую-то и такую-то степень силикоза столько-то и столько-то франков. Впрочем, Жант Францковяк уже был худенький, тощенький, маленький, весил примерно сорок два кило, а дочки впихивали в него целые горы колбас, яиц, молока, сметаны, потому что каждый месяц он получал солидную пенсию. Так что одной дочке — машину, второй — машину, одной дом обеспечил, второй дом обеспечил, в том смысле, что выделил им квоты. Но Жант Францковяк не хотел есть и таял на глазах. Так одна дочка другую контролировала, напоминала одна другой, на сеструхины руки загребущие посматривала, а за ужином только и было слышно: «Не скупись для папы! Не скупись для папы!»
А чего силикоз не осилил, то гниль сожрала! Поэтому, господа, надо немедленно живым огнем, каленым железом очаги гнили выжечь, ой, будет больно, ой, будет вонять! И никакой женьшень тут не поможет. Только антибиотики: одними — раны помазать, другие — вовнутрь принять. И в Закопане, в санаторий, что есть духу мчаться. Ты помнишь, Саша, ту ночь в Закопане, когда мы ехали Крупувками[27]? Снежинки нам на усы садились, бубенцы в санях звенели, а мы, пьяные от водки, велели вознице: на Каспровый![28] Дык, паночку, туды возочки не возють! А в пансионате «Тубероза» что творилось… Когда Саша в первый (и в последний, ей-богу, в последний!) раз был со мной в шикарном китайском ресторане и вел себя безобразно. То мне на радость и вгоняя в оторопь каких-то английских туристок ржал конем, то мычал быком, потом по очереди звучал всеми тварями… это надо же, как же человек перед лицом смерти перестает считать деньги, чтобы еще попользоваться остатками жизни! С Сашей, в Закопане, в эти прекрасные морозы, которые не пробирают до костей, мы, расхристанные, без шарфов, без перчаток… Помнишь ли ты ту ночь в Закопане? Как ты в кафе «Эдельвейс» на игровых автоматах всех обыграл? Как мы в кафе отеля «Каспровый» с местными фарцовщиками пили водку и обделывали левые дела? Как мы переманили всех горцев, что торговали местным сыром, кожаными тапочками, мехом?! Они только сидели в «Каспровом», а те на них работали, на санях, на сырах, на тапочках мерзли. Как я купил тебе сырок и гуральский топорик, хэй, топорик! Точно с собственным сыном приехал сюда…
Саша! Куда опять этого парня понесло? Сашенька… Тишина. Александр Сергеевич, дорогой? Молчание. Страх и трепет. Саша! Кончай шутки шутить! Где полотенце? Скажи мне! Дэ ты подил той рушнык? Могу я узнать? Не прикидывайся, что не слышишь! Мое полотенце — моя собственность! Ты тут завязывай у меня в квартире со своими воровскими штучками! Что, Одесса-мама вспомнилась?! Иду наверх! А они здесь! У себя на чердаке. Пьяные в стельку. Не меняй тему, Саша, тема все та же, а именно отсутствие моего полотенца. И он начинает вертеться ужом на сковородке. Наказание господне с этим парнем! Где мое полотенце? Саша, ради бога, перестань играться этим ножом, когда я с тобою разговариваю! Когда ты разговариваешь со своим благодетелем-кормильцем. Фелек, не ковыряй в носу! Я запрещаю, в смысле просто считаю, что это некультурно, некрасиво. Неприлично. Просто не комильфо. Фи! А они пьют водку с Фелеком, курят сигареты из Одессы «Козак» — последнее говно без фильтра, табак в рот сыплется, в мягкой упаковке по гривне двадцать за пачку. Саша, отдай полотенце, плииз. А они в карты режутся и какой-то заговор замышляют, что, дескать, «Украина поднимется с колен». Та-ак, теперь этот парень будет мне давить на высокие идеи, этот великий, блядь, декабрист-романтик, чтобы отодвинуть скользкую тему полотенца. А полотенце денег стоит. Боже, как же ты выглядишь, ну совсем как мой дядюшка из Руды! Пузо наружу, в подтяжках, в татуировках, что я порой — скажу тебе по секрету — я порой думаю, в доме живу я или на каком-то корабле, на судне морском, пьяном, а может, у себя в собственном доме только на правах матроса, юнги корабельного? Плюют, понимаешь, табаком на пол. Я хлопаю в ладоши. Все, конец представления! Предупреждаю: если полотенце не отыщется до утра, то Украина не только поднимется с колен, но еще сядет в поезд и вернется назад на Украину!