В обычной, хоть и богатой, кухне. За столом. Что-то при лампе делает. С какой-то помощницей, изможденной, исхудавшей девицей. Которую я вдруг прекрасно узнаю, потому что она вечно что-то жует, челюстью двигает, а язык себе так втыкает в щеку, что аж выпуклость возникает, или в зубах ковыряется. Это ж Манька, Манька, что ко мне в ломбард часто приносила самый дрянной хлам! Перегоревшие электрочайники, наполовину использованную тушь, да и вообще остатки косметики. Или могла принести пуговицы, выдранные с клочками материи, из чего видать, что жадность ее была велика, что с трупа готова была сорвать, содрать, у тебя, Саша, в трамвае с рукава рубашки оторвать. Как в Лодзи на базаре. Все бэушное, остатки, алчно из кровообращения повседневной жизни вырванные, с нитками. Всегда давала паспорт, а нет — так какую-то корочку, удостоверяющую ее личность и принадлежность к Кинологическому союзу. Ее хобби — животные. Ее увлечение — по боку учение. Зовут ее — Марианна Барахло, рожденная в Михаськах Фабричных Пассажирских под Чеховицами-Дзедзицами, все правильно. (Не смейся, Саша, вот если бы тебя звали Вальдек Мандаринка, что бы ты делал?) Фотка потертая, бледная, а на личике — большие бабушкины очки в роговой оправе. Но, шельмочка, всегда этими своими глазками в небо стреляла, косила, как блаженная, в направлении Израиля, Святой земли. Нет, просто под паспорт не получишь ни гроша! И тогда она кладет на прилавок мешок. Что это? А вот возьмите этот кипятильник за двенадцать злотых, возьмите этот неполный комплект бигуди, красивые, розовые, ну и что, что неизвестно откуда…
У тебя, Маня, вижу, дела пошли на поправку.
Интересно, что они там делают? Шьют? Ну да, что-то шьют. Берет такой. Мохнатый. Иголки, нитки, шильце шерсть, мохер, кажется, называется. Рядом с Амалем уже целая стопка таких беретов бабских, будто для старых баб деревенских[73]. В цветах: зеленый, желтый, бордовый. Мохнатые и немохнатые, с помпоном и без. А Манька пакует их в сетки, в голубые мешки для мусора. Он взял, зубами перегрыз нитку, сплюнул, берет отложил и на меня взор отеческий поднимает. А я весь трясусь со страху, бормочу что-то, как школьник у доски.
Добрый день. В смысле… Я хотел сказать… Добрый вечер. Я с пути сбился, «малюх»… автомо… машина сломалась, сюда по полям добрался. Что у меня в руках? Да это неважно… Я из Щаковой, от Солтыса… Эта молодая дама, мадемуазель Барахло, может подтвердить… В смысле, что он надо мной. Алешка когда-то у меня работал. Так что почти что по… знаком… В смысле… Да… Счел бы себя счаст… Если бы этот дом…
Он молчит и смотрит поверх очков. Поправил кипу беретов, утрамбовал и неспеша передал Маньке, а сам глаз с меня не спускает. Машинку выключил, потому как стрекотала. Седой, видный, усы, живот, точно те сарматы с картин. В белой майке без рукавов. С цепью на шее. Встает он и говорит таковы слова:
— Да славится имя Христово[74].
Я поклонился, книксен изобразил, словно девушка из пансиона:
— На веки веков.
Тогда он протягивает мне руку и «Амаль, шейх Амаль» говорит. «Б… Барбарой Радзивилл называют меня, я из Явожна, из Щаковой, по личному интересу. Я, впрочем, лишь на минутку, коней напоить и исчезаю…» Замолкаю. Лучше помолчи, думаю, не то сраму не оберешься. Наконец до меня доходит весь этот сюр: в грязи, на отшибе, на неудобьях построен дворец, в поле, где ничего не вырастет, в жопе, чтобы Барбара Радзивилл с шейхом Амалем могли поприветствовать друг друга на кухне. «Я только так, только на минутку и исчезаю…»
А далеко ли, сударь, по такому бездорожью ехать собираешься? Пани Марианна Барахло, знакомьтесь. Манька сплевывает что-то в кулак и приседает в реверансе. Это племянница двоюродной сестры моей, приходит ко мне, помогает береты шить, они с кузиной моей, с Аделаидой Барахло, кустарным промыслом надомным занимаются. А для вас мужская модель — и преподносит мне с самыми теплыми чувствами, со всем своим гостеприимством типичный польский мохеровый берет, как раз для меня — коричневый, который набекрень заломивши носят. Сам видел — мужики носят (церковный сторож Валентий у нас носил в приходе, пока не запил). Я в сетку убрал тот берет. На колени пал.
Так… Он поднял меня. Манюся, обратился он к девушке, Манюся, поди проверь, перегладили уже сырье из Пясечно, что на пояса. Слуцкие пояса возвращаются, читали? Надо быстро реагировать на запросы рынка. Да скажи там, чтобы ковры с Папой Римским выбросили в зал. Манька делает реверанс и исчезает. И так уж была тоща, что ее почитай и не было, и так уж извинялась каждым жестом, что жива еще, скукоживалась, а теперь вот — растворяется сама по себе.
73
Мохеровые береты — отличительная черта костюма пожилых дам, группирующихся вокруг клерикального радио «Марыя».
74
Традиционное приветствие, адресуемое мирянами духовному лицу, в ответ на которое духовное лицо так же традиционно ответствует: «На веки веков. Аминь».