— «Приказу»… — как эхо прошептала Окити. — Значит, они приказывают мне продать тело и душу во имя страны. Но им плевать на мою жизнь, на кровь, что течет в моих жилах… на мой бессмертный дух, на боль и страдания, которые будут моими, только моими. Нет, ни за что не соглашусь на это! Почему именно я?! Американец всесилен — пусть выберет себе любую другую женщину. Но только ту, чье сердце свободно, ту, которая не любит другого мужчину. Почему он хочет отнять у меня счастливую жизнь и разлучить с любимым? Да и зачем ему несчастная, обиженная женщина?!
В несколько мгновений вся жизнь Окити коренным образом изменилась. Она понимала, что отец ее, как всегда, прав. Если высокий чиновник что-то просил от более низкого по рангу, тот не смел ему отказать. Окити представила себе то, что должно случиться, и ее охватил ужас; в тот же миг она потеряла сознание и рухнула на пол у ног отца.
В течение следующих дней Мако умоляла мужа что-нибудь придумать, спасти дочь от позора.
Поначалу Сайто пытался сопротивляться. Он чувствовал всю ответственность перед родными и знал, что каждый японец гордится своей семьей и может сказать: «Я глава в доме и имею право защищать свою семью!» Он держался до последнего, тянул с ответом, но, конечно, где ему противостоять совместным усилиям американского генерального консула и местных властей. Окити все время проводила в доме, иногда одна, а то вместе с Цурумацу. Они молча держались за руки и горевали о предстоящей разлуке — избежать ее им не под силу.
Впервые в жизни Окити пожалела, что не родилась в богатой семье. Тогда никто не посмел бы унизить и опозорить их, заставив отца буквально продать дочь, чтобы ее потом использовали как орудие в дипломатических переговорах, в которых сама Окити ничего не понимала.
Как-то раз Цурумацу не пришел к ней в дом, как они договаривались, и Окити выбежала на улицу, разыскивая его. В тот день она чуть не сошла с ума от ужаса. Отец вернул ее в дом со словами:
— Окити, не делай глупостей! Ты можешь поставить его жизнь под угрозу. Навлечешь беду и на всех нас. Я уже выяснил, что Цурумацу было запрещено видеться с тобой.
Окити застонала, но то был стон облегчения: «Значит, Цурумацу по-прежнему любит меня. Это они насильно запретили ему приходить сюда!» — так решила она. Из груди ее вырвался жесткий безрадостный смех, совсем чуждый для мягкосердечной, веселой девушки. От боли у отца сдавило горло.
— Всесильный иноземный дьявол говорит, что хочет заполучить меня? Возможно, он уже убедил себя в том, что любит меня?! Но тогда он должен понять, что человека, который любит другого, нельзя заставить любить себя. Чувства иноземного дьявола фальшивы! — подытожила Окити.
Это конец ее жизни — девушка поняла, что не сможет сражаться с ними. Разумеется, в конце концов они завоюют ее, но так просто она им не дастся!
Глава III
Противостояние длилось недолго; конец его наступил раньше, чем Окити могла предположить. Все случилось вечером; когда-то это время для жителей Симоды было самым любимым: они собирались семьями после ужина поболтать часок-другой, посплетничать и просто обсудить последние местные новости.
Однако с недавних пор в доме Сайто перестали любить вечера. Вместо милых бесед члены семейства садились вокруг стола, где принимали пищу, и молчали, словно пытаясь без слов найти покой и умиротворение от одного только присутствия близких.
В тот незабываемый вечер, когда все расселись по местам, в горестной тишине внезапно раздался резкий стук в дверь. Окити замерла с побледневшим лицом: сразу поняла — это пришли за ней. Так настойчиво и бесцеремонно не стучал никто из соседей. Отец поднялся из-за стола, чтобы встретить незваного гостя, и медленно побрел к двери, едва передвигая ноги, словно впал в забытье.
Гул голосов звучал бесконечно долго, пока Итибеи Сайто разговаривал с чиновниками, явившимися в его дом за Окити. Она отчаянно вцепилась в край стола, так что костяшки пальцев побелели, но не ощущала боли и все сильнее сжимала бесчувственное дерево.
— Мы получили приказ доставить твою дочь к правителю как гостью, чтобы мы там вразумили ее, — сообщил отцу один из чиновников. — Больше нам нечего тебе сказать. Повторяю — это приказ. Надеюсь, тебе все понятно?
В соседней комнате перепуганная насмерть Окити забилась в угол; по лицу ее катились слезы. Значит, они все-таки явились, чтобы забрать ее с собой… и она больше никогда не увидит Цурумацу! Ее сделают наложницей иноземца, такого старого, что он годится ей в дедушки. Итак, жизнь для Окити заканчивалась в пятнадцать лет…