Годы откатывались все дальше в прошлое, и неожиданно Наоко предстала перед подругой совсем маленькой девочкой: плачет, брыкается и в отчаянии размахивает ручонками — не пускают ее в рыбацкую лодку отца вместе с братьями… Мучает родителей, испытывая их терпение бесконечными вопросами… задумывает очередную шалость, да такую, что и у взрослого волосы дыбом встают… Наоко-мечтательница, Наоко-фантазерка, со своими далеко идущими планами и бесконечными проектами… где она теперь?..
У Окити в голове роилось множество историй с участием энергичной выдумщицы Наоко, — что ж, она счастлива и благодарна за каждую минуту, проведенную с подругой. Есть теперь о чем подумать и вспомнить, и она радовалась каждому новому видению Наоко, такому живому и яркому… Трудно ей смириться с сознанием, что никогда уже не увидит подругу, с ее искрящимся взглядом, не услышит любимого голоса, ясного и звонкого, — он не сотрется в памяти.
Горькие слезы снова обожгли глаза, она сердито смахнула их рукой — нет, хватит плакать, Наоко ненавидела слезы. Всегда жизнерадостная и веселая, тщетно пыталась сражаться с Окити — той хватало малейшего повода, чтобы громко разрыдаться. У нее, видно, слабые слезные протоки, и Наоко тратила немало времени, чтобы хоть как-то укрепить их, только напрасно. Вот почему между ними существовала шутка: когда подруги встречаются, Наоко обязательно должна прихватить с собой носовой платок и держать его наготове, так, на всякий случай.
За ее спиной кто-то громко ступил на камень — Окити резко обернулась, напуганная звуком. Она всегда чувствовала себя неуютно в поселке, опасаясь ненависти жителей Симоды: кто знает, какую месть они задумали? Иногда ей даже казалось, что ее обязательно изобьют до полусмерти, как уже поступили из-за нее с ни в чем не повинным Сюхеем.
— Вот она — Тодзин Окити! — громко крикнул кто-то.
Окити повернулась в другую сторону и увидела прямо перед собой коренастого молодого человека — мужа одной из сестер Наоко. Чуть поодаль стояла группа людей, взрослых и ребятишек: они застыли на месте, словно боятся подходить ближе, чтобы не заразиться от нее какой-нибудь неведомой и неизлечимой болезнью… «Боже всемилостивый!» — в ужасе подумала Окити. Как же она могла забыть, что именно сегодня сорок девятый день со дня смерти Наоко! Ведь это означает, что на могилу к ней с подношениями и молитвами обязательно придет все ее семейство. Нет, не боится она за себя: самое ужасное, что может случиться с ней, — это смерть, только ничуть это ее не пугает. Просто очень не хочется, чтобы все произошло именно здесь, в таком святом месте, где обрела вечный покой ее лучшая подруга. Могилу ее нельзя осквернять проявлением такой ненависти к другому человеку, каковы бы ни были твои истинные чувства.
— Уходи отсюда прочь! — проворчал коренастый молодой человек. — И не смей больше приближаться к могиле нашей сестры! Ты оскверняешь саму землю, по которой ступаешь, и тебе здесь не место.
— Тодзин Окити! Тодзин Окити! — дружно принялись дразнить ее ребятишки, не обращая внимания на матерей, которые тщетно пытались хоть как-то воздействовать на своих невоспитанных отпрысков.
Правда, женщины действовали слишком уж неуверенно, словно не особенно старались угомонить маленьких распущенных сорванцов. И тут Окити почувствовала удар камня… в этот момент она испытала нечеловеческую боль, но не от камня, — застонало ее сердце, не выдержав чудовищной несправедливости и ненависти. Вдруг детишки приумолкли и позади пришедших на могилу Наоко родственников загремел чей-то возмущенный голос — это Цурумацу заступился за незаслуженно обиженную женщину — ту, которая когда-то была его невестой, а теперь носила прозвище Тодзин Окити, то есть «наложница иноземца».
— Прекратите немедленно! — бушевал он. — Она ведь не сделала ничего плохого! Пришла сюда, чтобы отдать дань уважения той, которая была ей дороже всех. Это вы оскверняете священное место своими воплями! Это вы — бесстыжие, потому что ведете себя недостойно по отношению к бедной, беззащитной женщине!
Воцарилась зловещая тишина, и теперь Окити молила небо, чтобы эти злые люди не набросились все вместе на Цурумацу и он не поплатился за свой отчаянный поступок. Но ничего подобного не произошло. Коренастый молодой человек лишь неопределенно пожал плечами, и все рассерженные родственники Наоко один за другим миновали Окити, неподвижно стоявшую на месте. Теперь в их представлении она стала проблемой Цурумацу, а они все не имели к Окити никакого отношения. И уж если он сам решил осложнить себе жизнь, связавшись с наложницей иноземца, — что ж, пусть так.