Кричаще яркая обстановка меркла, и перед мысленным взором Окити возникали бескрайние мили песчаного морского берега… Вместо кокетливого смеха гейш, потчующих состоятельных посетителей крепкими напитками, она слышала только ровный, спокойный плеск волн, омывающих прибрежные камни. А нежная мелодия, которую она сама играла на флейте, напоминала ей о пении птиц в густых ветвях деревьев, сохраненных молодым мастером Цурумацу около дома…
Мисима тоже на морском берегу, но песок тут черный… Окити не нравилось, как грубые серые крупинки прилипали к ее ногам и царапали их. Но иногда она все же приходила к морю — посмотреть на ныряльщиц за жемчугом. Интересно наблюдать, как они добывают на морском дне обманчиво уродливые раковины, потом раскрывают их и достают оттуда роскошные жемчужины — как бы вознаграждение за свой нелегкий труд.
Окити хранила в памяти дорогие моменты своей жизни с Цурумацу, и эти воспоминания помогали ей выживать в новых, очень сложных условиях. Здесь она, конечно, уже не считалась самой юной и свежей гейшей, но тем не менее отличалась от остальных девушек — своей холодной красотой, неизменно привлекающей мужчин. Как ни парадоксально, но именно ее замкнутость, кажущаяся недоступность и непроницаемая маска из грима тщательно наносимая ею на лицо каждый вечер, очень скоро сделали ее самой популярной гейшей.
Однако она, казалось, была безразлична к тому, что говорили о ней другие. Кроме того, ее совсем не интересовали драгоценности и вообще дорогие подарки, которые иногда навязывали ей посетители. Увлекалась она только крепкими напитками, но при этом добросовестно выполняла свою работу. Напившись, становилась равнодушной ко всему окружающему, а к своему телу относилась настолько пренебрежительно, что даже разрешала клиенту увлечь себя в постель. Но и там никому не удавалось растопить стену из льда, которую она выстроила вокруг себя, а ее искусственная улыбка никогда не шла от сердца и не освещала глаз.
Но вот богатому клиенту надоедали нерешительные, прилипчивые гейши, с навязчивыми желаниями ублажить мужчину, и он непременно обращался к Окити — постоянные посетители добродушно окрестили ее «ледяной девой».
Со своими клиентами она общалась с чуть заметным пренебрежением, граничащим с надменностью. Гейше, с которой делила каморку, Окити говорила, что для нее все эти богачи лишь «испорченные мальчишки в теле взрослых мужчин». «А еще, — добавляла она, — им нужна мамочка, которая будет с ними сюсюкать, баловать комплиментами и повышать тем их самомнение».
Окити преуспела в своем искусстве — осыпала клиентов такими лестными и одновременно легкомысленными эпитетами, которые они и мечтали от нее услышать. Каждый раз, когда ее работа заканчивалась, она отправляла их домой с восстановленным и даже чуть приподнятым «эго»; сама же шла в тесную каморку, изнемогая от усталости. В очередной раз лишенная самоуважения, она превращалась в пустую скорлупу, которая дышала и передвигалась только из-за необходимости влачить свое существование.
Иногда, если ее начинала мучить бессонница, Окити доставала заветную черную лакированную шкатулку, вынимала оттуда самые дорогие для себя вещи и, любуясь ими, вспоминала счастливые дни, прожитые вместе с Цурумацу. Вот его крошечный портрет, локон его черных жестких волос, как-то раз незаметно срезанный у него с головы; пара малюсеньких, с наперсток, чашечек для саке — пили из них еще прошлой зимой, коротая долгие, холодные вечера у очага…
Неужели с момента их встречи прошло всего несколько месяцев? Окити начинало казаться, что минули годы, а иной раз ей даже мерещилось, что вся ее жизнь с Цурумацу в его идиллическом доме всего лишь сон или приятная фантазия. Таких милых сказок Окити придумывала себе много, только бы ее любовь к Цурумацу не угасла, навсегда оставалась в сердце живой и священной… Каждый день пыталась она убедить себя, что воспоминания о Симоде постепенно угаснут и тогда она обретет наконец душевный покой. «Завтрашний день будет, конечно, лучше, чем сегодняшний!» — каждую ночь, готовясь ко сну, упорно твердила она себе.
Может быть, так и произошло бы и она постепенно забыла бы обо всем, что происходило с ней в далекой Симоде, но только не давали ей забыть о родном поселке. Время от времени кто-нибудь из клиентов увеселительного заведения приезжал из Симоды и, конечно, делился с Окити рассказами о тамошней жизни. Однажды она даже краем уха услышала, как один клиент упомянул «бесчестную» Тодзин Окити — «продалась иноземным дьяволам». Мало того, наверняка предала и свой народ: ведь прислуживала этому негодяю и даже спала с ним, а он заключал с Японией нечестные договоры, применяя угрозы и пользуясь силой и мощью оружия. Окити всю передернуло — столько яда и ненависти в голосе этого незнакомца… Она потихоньку выскользнула из комнаты в надежде, что ее не узнали.