Я возвращаюсь в Москву тридцать лет спустя после моей первой вылазки в СССР, когда я, почти мальчишкой, ехал, спрятав камеру под старым плащом. Тогда я встретился с Михаилом Калатозовым. В этот раз меня честь по чести встречают ответственные работники культуры советской империи, от которых я получил приглашение войти в состав жюри международного кинофестиваля в Москве. К моему глубокому разочарованию, я обнаруживаю, что Михаил Калатозов совершенно забыт нынешним советским кино и не входит в официозный пантеон. А посему большую часть своего пребывания я посвящаю тому, чтобы убедить русское киноруководство, что Калатозов ни в чем не уступает Эйзенштейну[69] и его нужно немедленно вернуть из забвения. Не знаю, была ли какая-нибудь польза от моих ходатайств. Но мне посчастливилось тогда же встретиться с Алексеем Баталовым,[70] исполнителем главной роли в фильме «Летят журавли». С помощью переводчика я делюсь с ним дорогими для меня воспоминаниями. Немецкий кинематографист Вим Вендерс[71] тоже находится в Москве. Он растрогал меня, сказав, что, по его мнению, мое творчество оказало сильное влияние на нынешних кинорежиссеров и что я когда-нибудь стану…
Давление, которое оказывают на меня как на члена жюри, гораздо менее приятно. Мне ясно дают понять, что, хотя фестиваль и международный, главный приз решено присудить (политика обязывает!) русскому фильму. Я вынужден даже говорить на повышенных тонах, чтобы соблюсти что-то отдаленно похожее на объективность. В Москве я, как и в любом другом месте, не отступаю от правила ежедневно бегать трусцой. Когда я пробегал на рассвете по Красной площади, меня остановили вооруженные часовые. По их грозному виду я понял, что на Красной площади бегать не стоит. Почему — было бы спрашивать не совсем кстати. Впрочем, солдаты говорили по-французски не лучше, чем я по-русски. С большим трудом мне удалось все же объяснить им, что я — французский режиссер, приехавший в Россию по приглашению правительства. Благодаря этому я сумел-таки избежать крупных неприятностей.
Любить жизнь — значит не выносить, когда она останавливается. Я терпеть не могу слова «реинкарнация», затасканного гадалками и составителями гороскопов. Но я тем не менее считаю, что есть жизнь, в которой чему-то учишься, а есть та, в которой просто-напросто живешь. Мне кажется также, что мы все совершаем некое путешествие, которое улетучивается из нашей памяти, но о котором помнит наше подсознание. И я полагаю, что каждая ночь со сновидениями меняет что-то в человеке. Ведь сон — это краткий миг, в который ты чему-то обучаешься, направляемый подсознанием, и после которого пробуждаешься утром реинкарнированный. Смерть для меня — это сон в масштабе Вселенной. И я верю в то, что у людей существуют периоды сна разной протяженности и некоторые из них готовят нас к великим деяниям. В фильме «Уйти и вернуться», который я готовлюсь снимать, рассказывается история одного музыканта, который сам поражается своим способностям, а один из его потомков, в свою очередь, станет великолепным исполнителем. В этом трагическом фильме я парадоксальным образом пытаюсь «сбалансировать» самые ужасные последствия войны, показывая, как своей смертью мои герои, как и все человечество в целом, готовят свою собственную жизнь в будущем. Мне хочется верить, что те шесть миллионов евреев, которые были столь бесчеловечно уничтожены, присутствуют сегодня в нас — а мы сегодня сильнее и терпимее — и что благодаря им история человечества развивается не так, как раньше. Они погибли для того, чтобы десятки миллионов людей никогда не стали антисемитами и расистами. Эти шесть миллионов погибших — пророки, знающие, о чем говорить людям. И хотя «Уйти и вернуться» — фильм, рассказывающий о страшнейших трагедиях войны, в нем есть заряд оптимизма: на земле, как я думаю, после смерти каждого человека сохраняется только то, что было в нем хорошего. Каким образом? В каком виде? Благодаря чему? Не знаю. Но с помощью этого фильма я хочу сказать, что вопреки всем ужасам, несмотря на все кошмары человечество движется вперед и что я не перестаю в него верить.
Эвелин Буи сыграет в этом фильме одну из главных ролей. Как я и предвидел, она была неповторима в роли Пиаф. И она, естественно, красовалась на всех афишах «Виват, жизнь!». Я и помыслить не могу снимать «Уйти и вернуться» без ее участия. Однако мы оба прекрасно знаем, что наш роман закончен. Он был весьма непродолжительным, но очень бурным. Эвелин подарила мне дочь, Саломею. Она подарила мне столько всего еще. И я жду от нее еще многого как от актрисы в «Уйти и вернуться». И, может быть, в других новых фильмах.
Я раскладываю, как пасьянс, три фотографии на моем письменном столе. Мне не хватает одной актрисы на совсем маленькую роль в «Уйти и вернуться»: роль жены пианиста, Эрика Бершо. На трех снимках — лица трех молодых незнакомок, только что закончивших актерские курсы. Мой взгляд останавливается на одной из них. Подойдет! На оборотной стороне фотокарточки, как обычно, данные предлагающего свои услуги актера: фамилия, возраст, рост, цвет глаз, номер домашнего телефона или телефона агента по трудоустройству, если таковой имеется. Я запомнил только имя — Мари Софи Бертье. Я приглашаю ее на собеседование, не столько объяснить ей, какова ее роль (она крайне проста), сколько убедиться, что она на нее подходит. У нее те же золотистые волосы и та же нежная кожа, что и на снимке. Светлые глаза, кажется, смотрят внимательнее на других, чем на себя. В некотором роде «девушка из хорошей семьи», каких уже и не встретишь. Но словно некая изюминка — небольшой дефект речи, никоим образом не лишающий ее очарования. Наоборот. Когда она входит ко мне в кабинет, меня охватывает странное ощущение чего-то приятного. Я не могу понять, отчего это. Кажется, я как будто ее узнаю. Хотя и никогда в жизни не видел. Во всяком случае, в теперешней жизни. Мы обмениваемся дежурными приветствиями. И вдруг я слышу свой голос со стороны, как будто кто-то говорит за меня:
— Нас с вами ждет впереди много интересного.
Что это со мной? Не знаю и не узнаю никогда. Возможно, это было одно из тех мгновений, когда разум уступает инстинкту. А инстинкт действует за нас, зная то, что неведомо нам. Девушка улыбается. Так, словно уже знает, что происходит между нами в эту минуту нашей жизни.
Отсняв за несколько дней Мари Софи Бертье, я жалею о том, что ее роль так мала. Но я уже вижу следующие, гораздо более значительные. Те, что она исполнит в кино, и ту, которую она сыграет в моей жизни. Мари Софи уже пригласили сыграть в пьесе «Жижи», вместе с Даниель Дарье и Сюзанн Флон. С двумя колоссальными актрисами, которые легко могли подавить ее своим талантом. Но она идет на это испытание спокойно и даже безмятежно. Вскоре после завершения съемок «Уйти и вернуться» состоялась премьера «Жижи» в Лионе, родном городе Мари Софи. Я нахожусь в зрительном зале. Мари Софи блестяще справляется со сложной ситуацией, играя с известнейшими партнершами. После спектакля я захожу за ней, и мы идем вместе ужинать. В тот момент, когда нам полагалось бы по правилам приличия разойтись по домам, что-то мешает этому. Мы больше не расстанемся. Я уже знаю, что Мари-Софи будет иметь огромное значение в моей жизни. Я хочу, чтобы у нас с ней были дети…
Мы стоим на вокзале Сен-Лазар в последний день съемок «Мужнины и женщины». «Стоп, камера!» Конец. Фильм отснят. Начинается другая его жизнь — монтаж, просмотры, показы, отзывы зрителей, статьи критиков… Мы смотрим друг на друга — Анук Эме, Жан Луи и я. Мы немного растеряны. Чтобы прогнать охватившее нас грустное чувство, я говорю в шугку:
— Ладно, встретимся через двадцать лет и отснимем продолжение!
Все громко смеются.
— Но… я уже буду тогда пожилой дамой! — замечает Анук, как всегда, кокетливо.
— Я согласен, — заявляет Жан Луи.
— Я тоже, — говорит и Анук.
Пообещать — просто, ведь никто не принимает это всерьез.
Мы ошибаемся, гоняясь затем, что прошло. Когда мы снимали «Мужчину и женщину», у нас не было ни денег, ни Star System, ни проблемы «кто старший, а кто младший?». И несмотря на все трудности, мы переживали мгновения полного счастья, снимая кино, которое было свободно от всего, что его калечит и уродует сегодня. Мы были настолько счастливы, что хотели бы, чтоб съемки никогда не кончались. Двадцать лет спустя мы все трое стали другими. Мы говорим о деньгах, о надбавке. Я едва раздобыл деньги на первый фильм и даже не был уверен, что он когда-нибудь выйдет на экраны. Нынешний же снимается совместно с компанией «Уорнер», и сроки сдачи его известны еще до начала съемок. Вокруг нас столько грязи, что я с самого начала понимаю — нового чуда не произойдет. Я должен винить только себя. В моем возрасте полагалось бы знать, что второй раз чудеса не случаются. Но эта затея преподнесла мне по крайней мере один урок: отныне продолжения, sequels, как называют их американцы, навсегда изгнаны из моего кино.
69
Сергей Михайлович Эйзенштейн, русский режиссер и продюсер фильмов, родился в Риге 23 января 1898 г., умер в Москве 11 февраля 1948 г. Автор многих фильмов, в том числе «Броненосец Потемкин» (1925), «Александр Невский» (1938) и «Иван Грозный» (1944).
71
Родился в Дюссельдорфе в 1945 г. Является, в частности, режиссером фильмов «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым» (1971), «Американский друг» (1977), «Париж, Техас» (Золотая пальмовая ветвь на Каннском фестивале, 1984), «Крылья желания» (1987).