Кризисная ситуация со спиртным не улучшилась и после октябрьского переворота. Дошло до того, что в марте 1918 года « Красная газета» официально уведомила граждан, «что теперь к денатурированному спирту, предназначенному для горения, будет примешан сильный яд, действующий крайне разрушающе на организм человека. Еще и ещё раз… население предостерегается от употребления денатурата». Но никакие строгие предостережения не могли удержать русского человека от пристрастия к спиртному Корней Иванович Чуковский в своих дневниках писал, что в Лахте, под Петроградом, группа солдат совершала набеги на помещение биостанции, из которой стали исчезать банки с заспиртованными земноводными. Оказалось, что змей, лягушек и ящериц заливали смесью спирта с формалином, которая хоть и не отличалась приятным вкусом, но за неимением лучшего вполне годилась для «употребления внутрь».
Как и до революции - выручал самогон. Картина, показанная в фильме «Зеленый фургон», снятом по роману Козачинского, ещё цветочки по сравнению с тем размахом, который приняло самогоноварение, к Примеру, на Урале. Кстати сказать, именно там родилась знаменитая частушка: «Все село невелико: / Двадцать две избенки - / В девятнадцати из них / Гонят самогонку»; В те годы на Урале за самогон в буквальном смысле слова стояли насмерть. Столичные газеты писали, как милиционеров, откомандированных проводить обыски и изымать самогонные аппараты, местные жители зачастую не пускали даже на порог своего дома. В этом их активно поддерживали председатели волостных управ, так что во многих случаях власти вынуждены были посылать на подмогу милиционерам карательные отряды, которые по-своему расправлялись с самогонщиками. К примеру, в ходе борьбы с «зеленым змием» нескольких жителей Воскресенской, Клеопинской и Тюбукской волостей подвергли телесным наказаниям плетьми. И это в «просвещенном» двадцатом веке! Но вернемся к нашим бандитам.
В Псковской губернии на протяжении почти пяти лет гремела банда Воробьева, в которой было около ста семидесяти активных участников. В Ростове-папе на ниве грабежей и убийств трудилось множество банд - «Степные дьяволы», «Белые» и «Черные маски», «Медики», «Котелок», банда Пашки Фараона. Да что там говорить, если в одной только Москве к концу 1917 года орудовало более тридцати только крупных бандформирований. Кстати сказать, главарю одной из таких команд - Яшке Кошелькову (Якову Кузнецову) - однажды удалось ограбить даже самого Ленина. Хорошо ещё, что Кошельков стрелял в своих жертв только в случае крайней необходимости, а Ильич в момент нападения вёл себя мирно, а посему остался жив. Разумеется, после Такого случая ВЧК выследила бандита: в завязавшейся при задержании перестрелке беспредельщика, посмевшего обидеть большевистского главаря, застрелили.
Лидер другой банды по кличке Сабан (Николай Сафронов) от-ичался редкостной дерзостью и жестокостью. Как-то раз, размахивая бомбой, он разогнал целое отделение милиции, а за одни только сутки 24 января 1919 года его банда застрелила в Москве 16 постовых милиционеров, после чего среди обывателей поползли слухи о неких «черных мстителях». Особую ненависть к милиционерам питала питерская банда Ваньки Белки (Ивана Белова): одного из инспекторов УГРО они даже четвертовали.
Понятно, что на ликвидацию таких банд бросались лучшие кадры милиции и уголовного розыска, но, когда и они были бессильны, на помощь приходили чекисты.
Из объявления ВЧК о борьбе о бандитизмом от, 18 мая 1919 года.:
«Поставив себе задачей очищение Москвы и её окрестностей от преступного элемента, Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией решила в планомерных облавах захватить всех рыцарей уголовного мира. Для этой цели был использован боевой отряд ВЧК, и в ночь на 15 Мая был оцеплен район Верхней и Нижней Масловки. Между прочим, был захвачен ряд бандитов, терроризировавших Москву дерзкими нападениями. По производству дознаний выяснилось, что задержанные Являются участниками ограбления Военно-промышленного комитета по М. Дмитровке, где налетчиками захвачено более 250 тысяч рублей. Та же шайка ограбила кооператив Земского союза в Лебяжьем переулке на 1-96 тысяч рублей. Ею же совершен дерзкий набег на контору братьев Бландовых на Варварской площади, где взято свыше 40 тысяч рублей.
Членами этой шайки совершен ряд других грабежей на сравнительно меньшие суммы… Банда, захваченная в ночь с 14 на 15 мая, обладала обильным боевым снаряжением (винтовки, револьверы, бомбы) и отличалась широкой предприимчивостью. <…> При обыске у некоторых бандитов, между прочим, найдены трубки с хлороформом: Дознанием установлен длинный перечень притонов, укрывающих бандитов, для поимки которых приняты соответствующие меры. На месте преступления пойманы и после допроса расстреляны следующие бандиты… (далее следует список. - Авт.)».
Чтобы разобраться в криминальной обстановке того времени, следует помнить, что сама борьба с преступностью часто приобретала преступные черты. В эпоху военного коммунизма система правосудия была сведена к минимуму законов и максимуму террористических методов. Чекисты имели право уничтожать банды даже без намека на судебное разбирательство. Случалось, что смертный приговор выписывался сразу на всю банду даже без указания имен её членов.
«Преступник Иван X. в камере номер V настоящим приговаривается к казни, а с ним ещё пятнадцать предателей».
Посему неудивительно, что, несмотря на рост общего числа преступлении, многие их разновидности, существовавшие до революции, постепенно исчезли, сойдя на нет. Причин тому, помимо «беспредела чекистов», много: Гражданская война, политика военного коммунизма, нищета, эмиграция. Многие «профессионалы» - представители русской преступной элиты - уехали из страны добровольно вслед за отступающими белыми войсками. Оставшихся же новое правительство пыталось выселить из больших городов принудительно, в том числе грозя жесткими карательными мерами: В частности, представителям правоохранительных органов разрешалось расстреливать пойманных на месте преступления без суда и следствия. Бывали случаи, когда карманникам ломали пальцы, чтобы они больше никогда не смогли заниматься воровским ремеслом. Однако как бы жестоко ни расправлялась власть с уголовниками, она все-таки считала их в какой-то степени социально близкими. В этой связи любопытно заявление наркома Крыленко [49], в котором он утверждал, что «каждое преступление есть продукт данной социальной системы, и в этом смысле уголовная судимость по законам капиталистического общества и царского времени не является в наших глазах тем фактом, который кладет раз и навсегда несмываемое пятно… Мы знаем много примеров, когда в наших рядах находились лица, имевшие в прошлом подобные факты, но мы никогда не делали отсюда вывода, что необходимо изъять такого человека из нашей среды. Человек, который знает наши принципы, не может опасаться, что наличие судимости в прошлом угрожает его поставить вне рядов революционеров».
Крыленко отчасти прав - история действительно знает немало примеров, когда бывших уголовников, когда это было выгодно, новая власть выбирала себе в попутчики. Правда ненадолго. Когда надобность в таковых отпадала, их, по законам революционного времени, просто пускали в расход. Одним из таких попутчиков был знаменитый одесский бандит Мишка Япончик, ставший прототипом дерзкого, циничного, но при этом чертовски обаятельного Бени Крика - из «Одесских рассказов» Исаака Бабеля.
49
Крыленко Николай Васильевич - видный советский политический деятель. В 1918 годах нарком, член Комитета по военно-морским делам, Верховный главнокомандуюший. С 1918 года в Верховном революционном трибунале при ЦК, с 1928 года - прокурор РФ. С 1931 года - нарком юстиции РФ, с 1936 года - нарком юстиции СССР. Репрессирован. Реабилитирован посмертно.