– Почтенный, нельзя ли бы как тулупчишко мой достать? – робко спросил Никеша.
– Чего?
– Тулуп бы, мол, мой нельзя ли принести.
– Тулуп?
– Да…
– Да где же он у тебя?
– Там, в лакейской-то прихожей.
– Да ты кто такой? – спросил мужик, с любопытством осматривая измятый и изорванный наряд Никеши.
– Я-то кто?… Я… барин…
– Барин!.. Врешь!..
– Право, ей-богу, барин!..
– Нет, баре-то у нас не спят в холодных горницах, мы здесь и печь-то через сутки топим…
– Право, барин, ей-богу, друг, барин… только что я захмелел вчера, так уж не знаю, как и попал сюда… Смерть иззяб здесь: хоть бы погрелся в тулупе-то…
– Барин, – недоверчиво и с усмешкой проговорил мужик. – Так коли вы барин, так кликните: лакейства-то там много – подадут… Они к тому приставлены, а нам нету ходу в те покои…
И мужик пошел прочь, повторяя с усмешкой: «Барин!.. хват какой!.. барин!..»
– Эй, любезный, послушай! Пожалуйста, послушай! – жалобно звал его Никеша.
– Ну что еще надо? – спросил грубо мужик, приостанавливаясь и оглядываясь на Никешу через плечо.
– Я бы и сам пошел туда, да собак ваших боюсь…
– Ничего, поди, собаки не тронут.
– Да где идти-то я не знаю: хоть укажи…
– Где идти?… Барин, а в покои дороги не знаешь… Хм… Проказник ты… Барин!.. Отстань-ка, мне не коли с тобой калякать-то: печи топить надо…
И надежда Никеши скрылась вмести с полушубком, веревкой и тяжелыми сапогами.
«Господи, да неужто уж мне так здесь смерть получить? Ведь это смерть, чистая смерть! – думал Никеша. – Ведь не съедят же меня и сам-деле собаки середь белого дня. Все равно здесь замерзнешь же, от холода издохнешь».
Рассудивши таким образом, он наконец собрался с духом и решился выйти из своей засады. Дверь выходила в длинный темный коридор. Робко пройдя его, Никеша вошел в большую комнату, где стоял бильярд. В бильярдной было две двери: за одной из них слышались голоса: Никеша отворил ее и к великой своей радости увидел лакейскую, где должен был находиться его тулуп. Двое лакеев, проснувшись, лежали еще врастяжку один на полу, другой на столе и, потягиваясь, разговаривали между собою. Третий сидел на ларе, опустив голову на руки…
– Ах, щипаный гусь, ты уже встал! – сказал один из лакеев, увидя Никешу.
– Смотри-ка, как девки-то его исполосовали, – заметил другой. – Из фрака-то что сделали… Хи! Хи!
– Где, господа, мой тулуп?
– На что тебе его? – спросил тот, который лежал на полу.
– Надеть хочу: очень уж озяб…
– А… немецкая горячка прохватила… Да где он? Посмотри: тут где-нибудь…
– Вот лежит… – сказал сидевший на ларе… – Я озяб ночью, так брал обыгаться…[16] Возьми вот его…
Никеша молча взял и поспешил надеть…
– Да узелок еще был со мной: сюртук тут у меня…
– Ну вот погоди… Где тут его найдешь: вишь сколько господской одежи… Кто за тобой станет прибирать… Возил бы коли свою прислугу…
– Да у него, парень, одна своя душа: вся и прислуга тут… Мне неводовский Ванюха сказывал… Правда ли, барин…
– Что делать-то, господа… бедность одолела… кабы не бедность, и у меня бы свое лакейство было…