— Ты лжешь ради своего бестолкового сына-гэсаки!
Он бросился на жену, но она увернулась и, стараясь защититься от последовавшего за проклятиями удара, вся сжалась и прикрылась руками. Женщина снесла побои молча — ни стона, ни крика, ни единого слова. Она твердо вознамерилась не говорить ему, где спрятана кукурузная мука, — ради его же блага, ради блага семьи. Но зачем позволять ему выбрасывать ценный продукт, когда они умирают с голода?
Умение хранить тайну — залог выживания. Этот урок мать Чина усвоила еще подростком во время Корейской войны, когда войска с юга продвигались на север и ее семья была вынуждена покинуть дом. Тогда они сложили вещи на телегу, нагрузив ее доверху ценной лакированной мебелью, бельем и провизией. Украшения и деньги зашили прямо в одежду и завалили тряпками. Сейчас уже ничего из того, что нужно прятать, не осталось. Не было ни единого камешка, ни единого звена золотой цепочки, чтобы продать. Да и пища теперь имела большую ценность, чем золото. Поэтому мать Чина никак не могла допустить, чтобы кукурузную муку просто выбросили.
Взяв ведерко в левую руку, она начала пробираться сквозь кусты за военным заводом. Ее глаза выискивали хорошо знакомые листочки для сан намуля[9]. Мать Чина часто собирала травы для этого блюда, потому что их можно было вкусно приготовить с кунжутным маслом и солью. Но найти их теперь становилось все труднее и труднее, к тому же уже заметно стемнело. И тут женщина приметила несколько чахлых сосенок, которые еще не ободрали. Похоже, сегодня вечером будет сосновый луб!
Она достала большой кухонный нож и, приставив лезвие к коре, провела вниз по стволу, счищая верхний слой до рыхлого внутреннего. Лубяные стружки закручивались, как ленты белой крепированной бумаги, и падали в ведерко. Так она обработала ствол по кругу, сначала сдирая кору, а затем собирая внутреннюю часть — луб. Время от времени она останавливалась, чтобы примять стружки в ведре. После двадцати минут работы сжатая в кулак рука затекла, и женщина уже не чувствовала ножа. Разжав ладонь, она потрясла рукой, обмотала ее тряпицей и принялась скоблить ствол снова.
Потом женщина быстро перешла ко второму, затем к третьему дереву и, начисто ободрав стволы, осмотрелась вокруг в поисках еще чего-нибудь годного для заготовки. Сорвав немного травы, она поднесла ее к губам — зелень оказалась нежной, но безвкусной. Потом она засунула ногу под длинный кусок ржавого металла, валявшегося в жухлой траве, и приподняла его — бледных грибов под ним не оказалось, только немного чахлых белых от отсутствия света побегов, прижатых к земле и похожих на спутанные волосы. Мать Чина встала, прижала обе руки к пояснице и потянулась. Изо рта вырвались завитки пара и исчезли в синих сумерках. К тому времени как ей удастся добраться до дому, уже будет ночь. Женщина повернулась и пошла в сторону дороги, чувствуя, как под ногами хрустит мерзлая земля.
Вернувшись со своей добычей домой, мать Чина извлекла из-под мойки ступку с пестиком и бросила в каменную чашу немного добытых стружек. Она наклонилась вперед и налегла со всей силой на пестик, чтобы растолочь сосновый луб в порошок. Поворачивая чашу, она постепенно добавляла еще немного коры, а рыхлые стружки так и норовили выскользнуть из ступки. Женщина провела кончиками пальцев по жалкому комку грубых белесых волокон и тяжело вздохнула. Сегодня не получится добавить сан намуль — нет ни травы, ни грибов, которые иногда встречаются возле сырых строений, да и редиски не осталось. Будет только сосновый луб. Зачерпнув из ведра воды, хозяйка вылила ее в чашу и стала наблюдать за тем, как она пузырится и растекается между желтыми хлопьями, постепенно пропитывая их. В ноздри ударил запах сосновой смолы, от которого женщину слегка замутило.