— Задерни получше занавеску, а то еще какой-нибудь коммунист увидит, что ты делаешь.
— Ой, боже! — испуганно воскликнула мать и бросилась занавешивать окно.
Мне были безразличны все ее манипуляции, хотелось только одного: спать.
Мы прибыли в Москву. Попутчицы мои сошли. За мной на вокзал приехали сестра с дочкой и Эрне Пор. Сойдя с поезда, я стремительно пошла по перрону, «забыв» оставить свой адрес.
…Несколько дней спустя мы вместе с Агнеш отправились в парикмахерскую. Едва я открыла дверь, как увидела белоэмигрантку с дочкой. Девочка улыбнулась, поклонилась мне, а я с тяжелым сердцем — ведь мне вовсе не хотелось обижать ребенка, потянув за собой Агнеш, быстро повернула обратно из дверей.
Белоэмигрантка, наверное, долго думала о том, чем она обидела меня в поезде, что я так странно скрылась, даже не ответив улыбкой на улыбку ее дочери.
ВЕНСКОЕ СУДИЛИЩЕ
Бела Кун уже три года работал в Загранбюро КП Венгрии, руководил партией. А так как жизнь в Вене требовала соблюдения строжайших законов конспирации, то временами ему приходилось уезжать из Австрии. Тогда он месяц или два проводил в Москве, и все происходило так, будто он никуда и не уезжал: участвовал на заседаниях Исполкома Коминтерна, писал статьи по международным вопросам, о Венгрии, о рабочем движении, приходил в венгерский клуб, делал доклады. А потом опять уезжал в Вену.
Так прошли три года, полные тревог. Я уже начала привыкать к тому, что Бела Кун приезжает к нам редко, да и то ненадолго. Правда, возвращался он всегда посвежевший, веселый и каждый раз повторял одно и то же: «Говорил же я вам, что со мной ничего не случится!» В эти минуты и мне казалось, что теперь уже конец всем волнениям и страхам. Дни и недели проходили отлично, я была счастлива и старалась не думать о том, что он снова уедет и все начнется сначала: тревоги, страхи, заботы.
Но вот случилось то, чего опасались все, кроме Бела Куна.
В это знаменательное апрельское утро 1928 года мы сидели с сестрой и детьми и разговаривали о нем. Думали-гадали, когда получим, наконец, хоть какую-нибудь весточку — ведь наша переписка шла через пень-колоду, и с этим приходилось мириться, чтоб не подвергать его опасности. Вдруг беседу нарушил телефонный звонок: позвонил кто-то из Коминтерна и сообщил, что Бела Куна арестовали в Вене.
— Вы не пугайтесь, товарищ Кун, — слышалось из трубки по-немецки. — Пока сведения у нас самые скудные, подробности ареста ждем сейчас. Но главное, что Бела Кун жив, и все будет сделано для его освобождения. Если вам понадобится что-нибудь, обращайтесь прямо к нам.
Я еще ничего не успела ответить, как он уже положил трубку. А впрочем, что я могла ответить ему? Сбросив с себя оцепенение первых секунд» я рассказала обо всем сестре и детям. А в голове сновали одни и те же мысли: «Арестовали… Выдадут Хорти… Повесят…»
Но вдруг до моего сознания дошел горький плач восьмилетнего Коли, потом укоризненные слова Агнеш:
— Не стыдно тебе? У-у, рева! Ты же сын революционера!
Коля утер слезы и, сопя и всхлипывая, сказал, что он не будет больше плакать, он хорошо знает, что папа революционер, «а все-таки жаль его, потому что в тюрьме плохо».
Потом они оба подошли ко мне, желая утешить. Агнеш теперь ласково объясняла брату:
— Ты не плачь! Вот посмотришь, что с папой ничего плохого не случится. Его все равно спасут.
Я отвернулась, понимая, что слова девочки обращены не только к брату, но и ко мне. И пересилила себя. Позвонила венгерским товарищам. Потом пошла в Институт Маркса и Энгельса. Директор и сотрудники, потрясенные, слушали мой рассказ. После недолгого раздумья директор института сказал:
— Совершенно ясно, что Хорти потребует выдачи Бела Куна, и теперь главная задача — не допустить этого. Каждый должен сделать все, что может. А вам, товарищ Кун, надо немедленно поехать в Вену и ради эффекта взять с собой даже детей. Тогда подымется шум в печати, и Австрии не удастся тайком передать Бела Куна венгерской полиции.
Когда я вернулась из института, весь дом уже был полон венгерцев. Волнение их росло прямо на глазах. Всех мучила одна и та же мысль: что, если его выдадут Венгрии? Ежесекундно рождались проекты:
— Мы сами должны организовать охрану в тюрьме, иначе его там убьют. Выставим караул и перед тюрьмой — чтоб его не могли похитить! — развивал свою идею Фридеш Карикаш.
— Срочно организуем кампанию в его защиту…
— А вы, товарищ Кун, должны поехать в Вену и наладить связь с мужем. Кроме вас, вряд ли кого допустят к нему. Надо позаботиться об адвокате.
— Вся эмиграция должна принять активное участие в его защите.
Предложений рождалось множество. Возникала уйма неосуществимых планов, но все они были рождены любовью к Бела Куну, заботой о нем.
В тот же день отправилась я в Коминтерн и попросила помочь мне поехать в Вену. Товарищ, к которому я пришла, выслушал мои доводы и после краткого раздумья сказал, что просьбу мою выполнить не может. Нельзя относиться к аресту Бела Куна как к вопросу семейному, — это вопрос гораздо большего значения. Появись я в Вене, труднее было бы бороться за его освобождение. И посоветовал мне набраться терпения. Если мой отъезд станет необходим, они сами известят меня. Но, заметив, что я вся переменилась в лице, он добавил: «Но раз вы настаиваете на поездке, организуйте сами. Мы ничем не можем вам помочь».
Разговор произвел на меня удручающее впечатление. Я вернулась домой подавленная, не зная, что и делать.
Несколько дней спустя меня пригласил к себе директор Института Маркса и Энгельса Рязанов и протянул пачку иностранных газет. Они пестрели огромными статьями и сенсационными репортажами об аресте Бела Куна, о нем самом, о его бунтовщических стремлениях и о том, что Хорти предпринял уже все шаги к тому, чтобы заполучить Бела Куна. Крайне правая печать, ссылаясь на «абсолютно точные сведения», писала о том, что Австрия решила выдать Венгрии Бела Куна как обыкновенного уголовного преступника и теперь «этот коммунистический вожак не уйдет от законной кары».
В газете «Пешти напло»[100] от 28 апреля, в статье «Красный призрак», истерически говорилось о том, что «красный террор, который, как нам казалось, уже исчез навеки, теперь появился в Вене собственной персоной, приводя в трепет и ужас наши нервы». Газета «Аз уйшаг» сообщала: «Весь мир потрясен — ведь главный вождь венгерской пролетарской диктатуры опять пытался пустить красного петуха большевизма по всем странам Средней Европы». «Будапешти хирлап» установила, что «это дело взволновало не одну Венгрию, но, естественно, и всю Европу, ибо Бела Кун угрожает не только европейскому буржуазному обществу, но является всемирной угрозой…».
И международная буржуазия бросила клич: «Смерть Бела Куну!» Его подхватили и венгерские газеты и французские «Le matin» и «Le temps», и английская «Times», и «Daily mail», и «Morning post», и «Daily express».
He отставали и правые социал-демократы. В будапештской «Непсаве» от 29 апреля в передовой статье «Венское приключение» мы читаем такие слова: «Он произвел в рабочем классе более страшное опустошение, чем татарское нашествие…», «восторженный безумец, бесчестный, корыстный искатель приключений», «подлые методы борьбы», «введенные в заблуждение, подкупные мечтатели».
Министр юстиции Венгрии Пал Пешти открыто заявил социал-демократам в своем парламентском выступлении от 10 мая: «Я хочу обратиться прямо к парламентской фракции социал-демократической партии: пусть она вместе со мной сделает все для прекращения подрывной работы коммунистов и одновременно содействует тому, чтоб мы еще в зародыше могли задушить их мятежные устремления. С этой просьбой обращаюсь я к каждому члену фракции по отдельности, а также и к социал-демократической партии в целом. Хочу подчеркнуть, что я готов вместе с ней, рука об руку самоотверженно действовать в этой области. (Бурные аплодисменты всего парламента.)».
100
Весь обзор печати, связанный с арестом Бела Куна и судом над ним, я привожу по журналу «Уй марциуш».