Дуглас разговаривал с нами в своей квартире в Гринвич-Виллидж, послеполуденное солнце било своими лучами сквозь люк в крыше, словно прожектор. Он утверждал, что Джимми попросил его стать менеджером вместо Джеффриса и что он уже готовился сесть на самолет в Лондон с контрактом в портфеле, когда узнал о его смерти. Монтируя фильм, мы старались уложиться в хронометраж менее двух часов, поэтому опустили сначала один, потом другой фрагмент с участием Алана, пока не остался последний. Отвечая на вопрос Джона, он недоуменно поднял глаза; «Наркотики? Ну да, Джимми увлекался всем, что было распространено, — пауза. — Конечно, обычно я, — короткий энергичный вдох носом, — сначала пробовал это сам, для него». Мы так никогда и не смогли с уверенностью сказать, сделал ли Алан этот вдох, чтобы многозначительно подчеркнуть свои слова, или в тот момент ему просто нужно было перевести дыхание. Так или иначе, с точки зрения кино это было хорошо. Но когда я посмотрел окончательный монтаж, то осознал, что моя короткая дружба с Аланом, вероятно, закончится, когда он увидит фильм.
Лео Брэнтон размышлял, что же делать с разными невыпущенными мастер-лентами Хендрикса Он не хотел иметь ничего общего с Джеффрисом — они были заклятыми врагами, — и Эдди Крамер, звукоинженер на большинстве альбомов Джимми, тоже был запятнан связью с прошлым. Саунд, созданный Дугласом, Брайтону не нравился; кроме того, он с подозрением относился к нежеланию Алана предоставить наследникам доступ ко многим часам сделанных им записей Хендрикса. Я принял решение расчистить этот завал, отчасти в качестве жеста в сторону Алана до того, как он посмотрит фильм, но в основном чтобы помочь своим работодателям Я пригласил Лео, Алана и Мо Остина в Бербанк на обед. Там эти трое скрепили сделку, которая отдала посмертную карьеру Хендрикса в области грамзаписи в руки Алана Дугласа и положила начало партнерским отношениям между ним и Лео Брайтоном, которые просуществовали до девяностых. Однако память у благодарности оказалась короткой: с момента выпуска фильма прошли годы, прежде чем Алан снова заговорил со мной, кроме того, он несколько раз пытался изъять его из проката.
Во время моего полета в Лондон в преддверии съемки нашего первого интервью я увидел высокую, яркую темнокожую девушку, которая боролась с громадным чемоданом. Я помог ей положить его на верхнюю багажную полку, и, когда направился к своему месту, мы обменялись улыбками. Когда на следующее утро мы прибыли в Хитроу, я снова столкнулся с этой девушкой — она по-прежнему билась над своим багажом Мы разделили его на двоих и болтали, пробираясь через паспортный контроль и таможню. Я подвез ее на такси, и мы уже почти приехали, когда она спросила, что привело меня в Лондон. Когда я рассказал ей о своем деле, она едва не лишилась чувств. Это была Девон Уилсон, легендарная «Долли Дагер»[244], девушка, которую Джимми покинул незадолго до смерти, чтобы жить с Моникой Даннеман. Она слышала о нашем документальном фильме, но не хотела принимать в нем участия. Моя галантность, казалось, успокоила ее: мы обменялись телефонами и договорились организовать интервью.
В первый раз, когда я позвонил, осторожная и подозрительная женщина сказала, что Девон не может подойти к телефону. Я попытался снова и в конце концов поговорил с ней. У нее был совершенно отсутствующий голос, она жаловалась на синдром смены часовых поясов, но явно была под кайфом от «травки». Всю ту неделю я пытался дозвониться, но Девон никогда не перезванивала, а всякий раз, когда кто-нибудь отвечал, становилось ясно, что атмосфера в квартире полностью пропитана наркотиками. Конечно, любое интервью, которое мы могли взять у нее в таком состоянии, очутилось бы на мусорной свалке в долине Сан-Фернандо. К тому моменту, когда мы вернулись, чтобы повторить попытку, Девон умерла от передозировки.
Зато интервью с Моникой Даннеман организовать было совсем не сложно. Только вот трудно было не заснуть во время него. Мы не могли себе представить, что влекло Джими к этой унылой, оправдывающей себя, довольно заурядной девушке, бывшей фигуристке из Германии.
Рядом с Лео Брэнтоном никто не мог сомкнуть глаз. Работа по делу о наследстве Хендрикса была для него незначительным отвлечением от основной задачи на тот год — он был главным адвокатом защиты Анджелы Дэвис. Дэвис, радикально настроенная преподавательница университета, поддерживала дружеские отношения с группой заключенных активистов движения «Власть черным». Ей было предъявлено обвинение в том, что она дала им пистолеты для попытки побега, во время которой пролилась кровь. Для администрации Никсона Анджела Дэвис стала объектом ненависти и символом всего, к чему белая Америка испытывала отвращение и чего боялась в черном радикализме. Лео приходил в нашу монтажную по пятницам, в день еженедельного перерыва в судебном заседании, происходившем в округе Марин.
Теоретически, будучи нашим ассоциированным продюсером, он мог присутствовать в монтажной, чтобы посмотреть самые последние дополнения, внесенные в фильм. Но Лео был из поколения образованных, преуспевающих чернокожих, для которых ключевым было слово «изысканность». Он был другом Гарри Эдисона, и его музыкальный вкус олицетворяли имена Сары Воэн, Ната «Кинга» Коула, Дороти Дэндридж и — на верхней границе — Майлза Дэвиса Он не любил эксперименты Майлза, вдохновленные Хендриксом, и находил влияние Джими на музыку и образ чернокожих в целом до некоторой степени отрицательным.
Этот конфликт между его должностью и вкусами обычно приводил к тому, что Лео быстро менял тему. Он представлял нам доскональный отчет о событиях, произошедших в суде за неделю. Он мог зло пародировать судью, обвинителя и свидетелей полиции, изображая, как они изворачивались, пытаясь добиться обвинения Дэвис Мы поняли, почему он считался таким замечательным защитником — Анджела Дэвис была признана невиновной.
Много часов в монтажной было проведено в раздумьях над материалом с фестиваля на острове Уайт. В противоположность ситуации с остальными съемками Хендрикса мы достали пленки со всех пяти камер (отснятые замечательным операторским коллективом Tattoist) и теперь могли отобрать кадры по собственному усмотрению. Особенное впечатление на нас произвела пленка «Камеры 5», съемки Ника Ноуленда с правого края сцены. Во время исполнения «Red House» Ноуленд сфокусировался на микрофоне, видимом ему сбоку. Сначала Джими наклонялся к нему, чтобы пропеть строчку, а потом отступал назад и играл короткий гитарный пассаж — при этом оператор не поддавался искушению повести камеру вслед за ним Левая сторона кадра оставалась заполненной зеленовато-голубым светом и мглой, а потом лицо Джими неожиданно возвращалось рывком через дымку, когда он произносил следующую строчку. Съемка была настолько музыкальной, что зритель оказывался внутри ритма и течения песни. Мы остановились на «Камере 5» и использовали большие фрагменты выступления на острове Уайт в конце фильма Настроение, созданное Мюрреем Лернером и командой Tattoist, уловило отчаяние и гениальность выступления Джими. Мы закончили фильм кадрами, на которых он с глухим стуком уронил свою гитару на сцену и ушел, как будто бы просто кинул пустую пачку из-под сигарет в сточную канаву. Через три недели Джими был мертв.
244
Долли Дагер («Долли Кинжал») — имя героини одноименной композиция Джимми Хендрикса «Dolly Dagger», посвященной Девон Уилсон.