Удивительно, но в оркестрах, игравших в Preservation Hall, было несколько молодых музыкантов. Новый Орлеан, что необычно для американского города, обладает способностью заключать в себе одновременно и старое и новое. Как в Бразилии или на Кубе, музыканты и танцоры там следуют последним веяниям моды, но кроме этого могут показать свое умение и в стилях пятидесятилетней давности — явление, с которым редко столкнешься в Брикстоне или южном Лос-Анджелесе.
В один из вечеров я завернул за угол и оказался на Бурбон-стрит. Сейчас она окончательно превратилась в отупевший от пьянства «детский манеж» для богатых сынков из Техаса и делегатов всевозможных конгрессов[36], но тогда дело еще не зашло так далеко. Казен Джо Плезент, тот из участников предстоящего шоу Blues and Gospel Caravan, о котором я знал меньше всего, выступал там регулярно. Он исполнял блюзы в водевильном духе и рассказывал невероятные истории. Его коронным номером была песня «I Wouldn’t Give a Blind Sow an Acorn, Wouldn’t Give a Crippled Crab a Crutch»[37], насмешливая пародия на хвастливую блюзовую форму. Мы сразу понравились друг другу, и его помощь в трудные первые дни турне оказалась просто бесценной. Неделя прошла, и я направился на север, в Чикаго.
Там я прошелся по приходящим в упадок блюзовым клубам Саут-Сайда, большинство посетителей которых были старыми и бедными. «Золотой век» этого района, когда он соперничал с Гарлемом за роль столицы Черной Америки, уже прошел, но мрачные последние десятилетия двадцатого века, когда он покатился по наклонной плоскости в пучину насилия и разрушения, еще не наступили. В Pepper’s Lounge, «домашнем» клубе Мадди Уотерса, я представился ему самому. В группе Мадди играли музыканты, сами по себе бывшие звездами, такие как исполнитель на губной гармошке Джеймс Коттон и пианист Отис Спенн. Во время позднего ночного сета на замену вышел молодой белый гитарист по имени Майк Блумфилд и с большим энтузиазмом сыграл несколько лидирующих партий.
Покидая клуб Pepper’s Lounge около половины третьего утра, я остановился, чтобы дать немного мелочи нищему, и вдруг ощутил, что острие ножа оттесняет меня в сторону какого-то темного дверного проема. Мои друзья закричали, из закусочной рядом выскочили люди, чтобы прогнать уличных грабителей. Вокруг собралась толпа, чтобы убедиться, что со мной все в порядке, и кто-то угостил нас выпивкой в близлежащем баре. Эта неформальная «торговая палата»[38] в стоптанных башмаках хотела получить гарантии, что инцидент не отобьёт у нас желание вернуться в это место. На следующий день я отправился на восток укладывать вещи, чтобы начать свои приключения в Европе.
Глава 4
Как-то за несколько дней до отъезда я проходил по Кембриджу. Остановившись у телефонной будки на Гарвард-сквер и достав пригоршню монет, я размышлял, к кому бы напроситься на ночлег. Мимо проходила девушка, которую я всегда «хотел» (краткий и выразительный британский термин, который появился в моем словаре только тогда, когда я попал в Лондон), она сказала мне, что у нее есть новая, свободная от бойфрендов квартира и она охотно меня приютит. Другим английским глаголом, который я вскоре узнал, было слово «снимать»: я подумал, что я только что «снял» Мэри Вэнджи.
Она дала мне ключ, поцеловала и поставила мой чемодан в свою спальню. Я отправился в одну из бостонских кофеен послушать легендарного блюзового мастера Скипа Джеймса, оставив Мэри собираться на работу — она была официанткой. Потом она планировала вместе с подругой пробраться на вечеринку после концерта Джоан Баэз и вернуться домой около часа ночи. После головокружительного музыкального вечера я в назначенный час в нетерпении взлетел по ступеням, ведущим к ее двери. Войдя в квартиру, я обнаружил, что диван в гостиной разложен, мой чемодан стоит рядом с ним, а записка гласит: «Дорогой Джо. Извини, у меня изменились планы. Все объясню утром Спи спокойно. С любовью, Мэри».
Проснувшись под запах кофе и бекона, я набросил одежду и заглянул на кухню. Мэри стояла у плиты в халате и выглядела в высшей степени довольной собой. Из-за закрытой двери ванной доносился шум воды. Мэри заговорщицки ухмыльнулась мне: «Догадайся, кто сейчас в душе! Дилан!!!» Что я мог сказать? На дворе стояла весна 1964-го, и «Его Диланство» был королем мира фолк-музыки. Я позавтракал вместе с этой счастливой парой-на-одну-ночь (завтрак был очень немногословным) и исчез.
К весне 1964 года Дилан и Баэз стали «королевской четой» фолк-музыки, объединив соперничавшие ньюйоркский и бостонский лагеря своей музыкальной энергией и в то же время став могущественно-сексуальными иконами поп-культуры. К этому моменту фолк-музыка уже далеко продвинулась от своей изначальной роли — побочного проявления политики «левых». Когда в сороковых годах Ледбелли и Вуди Гатри привнесли в «музыку народа» подлинность, ее популярность стала нарастать со скоростью приближающейся волны. После того как группа Пита Сигера Weavers поднялась на первое место списка популярности с песней «Goodnight Irene»[39], для маккартистов начала пятидесятых фолк-музыка стала даже до некоторой степени слишком популярной. Были выписаны повестки в суд[40], радио- и телевизионным станциям начали нашептывать о коммунистическом влиянии. И вся долгая эра Эйзенхауэра стала для фолк-музыки временем упадка.
В 1957 году Kingston Trio во время полевых записей фольклора в Аппалачах нашли песню о повешенном убийце по имени Том Дули[41]. Сделанная ими «облегченная» версия возглавила чарты и снова вывела фолк-музыку из забвения. В начале шестидесятых движению за гражданские права требовалось лучшее «звуковое сопровождение», нежели однообразная коммерческая поп-музыка. Песни протеста, в основном написанные нью-йоркскими певцами-сочинителями, оказались именно тем, что нужно.
В Бостоне события развивались другим образом Искрой, озарившей всю местную сцену, стало выступление босоногой Джоан Баэз на первом фестивале Newport Folk Festival в 1959 году. Спев дуэтом со слащавым Бобом Гибсоном[42], она произвела фурор и породила в Массачусетсе моду на гитары, длинные волосы и черные водолазки. Я видел ее, когда учился еще на первом курсе. Она ехала на «веспе»[43] вместе со своим бойфрендом через слякоть кембриджской зимы и озорно усмехалась во весь рот, а позади развевалась роскошная грива ее темных волос Главным в ней были сексуальность и жизнерадостность — она ими просто лучилась — а вовсе не серьезные политические убеждения. Джоан получала от своего собственного голоса чувственное удовольствие. Ее выбор песен основывался на красоте мелодий и на том, каким образом они рассказывали о мире необузданных (но часто обреченных) женщин и свободных духом опасных мужчин.
36
До разрушительного урагана «Катрина» (август 2005 года) Новый Орлеан был излюбленным местом проведения деловых съездов и конференций. Зубные врачи, продавцы автомобилей или микробиологи — все с удовольствием выбирались на неделю к теплому морю, чтобы обсудить профессиональные проблемы и развлечься.
38
Торговая палата (Chamber of Commerce) — организация, защищающая интересы бизнес-сообщества
40
В августе 1955 года Пит Сигер, член коммунистической партии США, был вызван в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Его отказ от дачи показаний повлек обвинение в неуважении к Конгрессу. В марте 1961-го Сигер был приговорен к 10 годам тюрьмы, однако в мае 1962-го апелляционный суд признал обвинение надуманным и отменил приговор.
41
Том Дули (правильнее Дула) был признан виновным в убийстве невесты и повешен в 1868 году в Северной Каролине, хотя его вина не была очевидна (в 2001 году оправдан). Стал героем местного фольклора; песня под названием «Тош Dooley» в исполнении Kingston Trio поднялась на первое место американского чарта в ноябре 1958-го, разойдясь тиражом в 6 миллионов экземпляров и положив начало фолк-буму.
42
Боб Гибсон (Samuel Robert «Bob» Gibson, 1931–1996) — певец, гитарист и банджист, лидер фолк-возрождения в конце 1950-х — начале 1960-х годов.
43
«Веспа» (итал. vespa — оса) — культовый итальянский мотороллер. Производится концерном Piaggio с апреля 1946 года до сих пор. Является родоначальником европейской конструкторской школы мотороллеров и первым успешным скутером в мире.