Все вышли из юрты к коновязи, где стояла чубарая лошадь Сутын-Кая.
На востоке загорелось утро, и Чубарый красивыми черными глазами своими косился на росистые луга…
При виде лошади Санаш, 18-ми летний сын Сутын-Кая, завыл и сказал Пустелянге:
— Не надо колоть!.. Эй, не надо!..
Но шаман не слушал юношу, он продолжал читать мистерию, обещая Ак-Иаику кровавую жертву.
Санаш бросился к старикам и заплакал громче:
— Эй, не надо колоть Чубарку!.. Это мой последний конь… на чем я буду ездить по горам?.. Эй, не надо колоть!..
Но старики тоже сурово молились и не слыхали просьб Санаша. Зато Чет, вспыхнув весь, с злой насмешкой громко сказал Санашу:
— Если б я был твоим отцом, я не дал бы резать коня, я бы выгнал кама и лучше бы выздоровел тогда!..
Пустелянга побурел от злости и оглянулся на Чета. Но, встретив его уничтожающий взгляд, невольно опустил глаза и прошептал:
— У, — как смотрит, шайтан!.. Ок-пуруй!..
Лошадь ввели на лужайку. Завязали ей тряпкой глаза и к каждой ноге привязали по веревке.
За веревки взялись алтайцы, человек по шесть за каждую, и шаман сделал знак.
Четыре веревки разом натянулись в разные стороны, ноги у коня хрустнули и вывихнулись из суставов в четыре разные стороны.
Чубарый упал на брюхо и, жалобно заржав, забился в судорогах.
Навзрыд заплакал Санаш.
Гости сняли с лошади шкуру и повесили ее над юртой на высоких шестах, а теплое мясо разрубили на части и, положив лучшие куски в сумы к седлу Пустелянги, остальные стали варить.
Был устроен целый пир. Чет хотя и принимал участие в нем, но угрюмо молчал, сверкая какими-то новыми искорками в черных глазах. Лишь изредка он подходил к плачущему Санашу и что-то тихо шептал ему в утешенье.
III
Байга
На байгу[4] к зайсангу Эрльдею, по случаю большого летнего праздника, съехались алтайцы почти из всех окрестных аилов. В главной юрте собралась вся знать дючины — волости. Тут был и старый Айнтай с дочерью и двумя племянниками, детьми и гордостью сестры Айнтая, старухи Бабадай. Молодые и ловкие алтайцы Боднот и Чалтуш, смелые и неразлучные на промыслах и на игрищах — ярко выделялись среди других. Приехал из дальнего аила с реки Чуй кривоногий богатырь Балышток, никем еще не побежденный в борьбе; с Кеньги приехал молодой Сапыр с сестрой, красавицей Саатан, предметом тайных воздыханий и кривоногого Балыштока, и восемнадцатилетнего сына Сутын-Кая Санаша, и многих других молодых алтайцев. Тут же был богатый Канакуэн с сыновьями: старшим Сапышем и младшим, недавно женившимся Санабаем, который приехал со своей женой верхом на одном коне и играл с ней и другими сверстниками в камешки недалеко от аила, на лужайке.
Гостей собралось человек двести.
Каждый привез с собой палатку, много пуштат — белого сыра из молока, тюрека — сыра из простокваши, прокопченного дымом, и араки — молочной водки.
Около аила Эрльдея вырос город из палаток. Гости целый день ели пуштат и пили араку, разговаривая о старине и новостях. Молодые алтайцы, приехавшие на байгу с тем, чтобы показать ловкость и резвость своих коней, гарцевали на них поодаль на равнине. Они то бросались во весь опор в гору, то, сдерживая, горяча и становя коней на дыбы, — неслись обратно. Алтаянки не отставали от мужчин, пили араку, кричали, пели и лихо скакали на конях.
Чет привел с собою на байгу доморощенного стройного молодого жеребенка. Знатоки-алтайцы, осмотрев жеребенка, сразу сказали, что именно этот молодой конек будет победителем байги.
Тутанхэ не захотела на этот раз бежать на своем иноходце и пересела на рослого и резвого отцовского Воронка.
Момент начала байги был торжественным и напряженным. Все высыпали на луг и возбужденно кричали, спорили, горячили коней, смеялись.
В первой группе должны были состязаться кривоногий Балышток на красивой стройной кобыле, старший сын Канакуэна Сапыш на гнедом коне и оба племянника Айнтая — Боднот и Чалтуш — на одинаковых соловых меринах. К ним присоединились еще пятеро алтайцев.
У сына Сутын-Кая Санаша не было коня. Последнего Чубарого зарезали, когда камлали на выздоровление отцу, и молодой алтаец не мог принять участие в байге. При виде гарцевавшего перед красавицей Саатан Балыштока, Санаш ревниво косился на лучших коней и прятался за других, когда от горькой досады у него навертывались слезы.
Но вот бегуны выстроились в линию, всадники, дождавшись сигнала, гикнули и понеслись по широкой и красочной долине Урусула.
Толпа гостей с жадным любопытством смотрела, как резвые лошади, разостлавшись по земле, летели быстрее вихря с пригнувшимися к самой шее наездниками.