– Кому же он предназначил свой трофей? Кому преподнесет добычу? – с любопытством спрашивали друг у друга присутствовавшие.
– Без сомнения, какой-нибудь деревенской красавице, простолюдинке из Сан-Ильдефонсо, – говорил один.
– А я держу пари, – включался другой, – что дочери какого-нибудь скотовода.
Но Карлос обманул все ожидания: через несколько минут он подбросил птицу высоко в воздух и отпустил на свободу. Величественно взлетев, она вытянула шею и полетела на противоположный конец долины. Однако раньше, чем отпустить пленницу, юноша выдернул из ее крыльев несколько длинных, острых прозрачных перьев, отличающих хохлатую цаплю, сделал из них султан, и, подскакав к амфитеатру, грациозно наклонился в седле и положил их у ног… Каталины де Крусес!
В толпе пронесся ропот изумления и послышались суровые упреки. Как простой охотник на бизонов, едва известный бедняк, осмелился мечтать о благосклонной улыбке дочери богача (rico), миллионера! Это уже не дань уважения, а оскорбление и непростительное высокомерие!
И не только сеньоры и сеньориты позволили себе так думать и выражать свое возмущение. Против бедного Карлоса вооружились и дочери скотоводов, и деревенские красавицы. Они посчитали себя оскорбленными и униженными. На них не обратили внимания! Их обманули! И это один из их же среды! Ему, видите ли, нужна Каталина де Крусес!
Каталина была счастлива, но пришла в сильное смущение. Она улыбнулась и покраснела, проговорив нежным голосом: Gracios, caballero! (Благодарю вас), однако не решилась принять трофей. Она сидела между разгневанным отцом и разъяренным поклонником, которым был небезызвестный Робладо.
Не в состоянии удержаться, Робладо схватил султан и швырнул его на землю.
– Какая дерзость! Наглец! – крикнул он.
Карлос наклонился с седла, подобрал султан, заткнул его за ленту своей шляпы и, гордо обернувшись к Робладо и бросив на него вызывающий взгляд, сказал ему:
– Не горячитесь, капитан Робладо. Ревнивый поклонник никогда не бывает хорошим мужем.
Потом, улыбнувшись Каталине, он прибавил мягким голосом:
– Благодарю вас, сеньорита!
Карлос снял сомбреро, низко поклонился и поскакал, проигнорировав ярость отца и соперника.
– Черт тебя побери! – заревел последний, обнажив до половины саблю.
– Да будет проклят этот мерзкий охотник! – пробормотал дон Амбросио.
Но ни тот, ни другой не думали заводить ссоры. Несмотря на все свое хвастовство, капитану далеко было до того, чтобы считаться храбрецом: заметив длинный нож – «мачете», висевший на боку у всадника, он счел более благоразумным ограничиться одними угрозами.
Случай этот всех сильно взволновал. Охотник на бизонов навлек на себя ненависть аристократов, а также зависть и ревность демократии до такой степени, что после стольких своих замечательных подвигов уехал с арены, осыпаемый проклятиями. Он вызвал меньше удивления, чем зависти, а национальное самолюбие жителей Сан-Ильдефонсо было оскорблено дерзкими словами его старой матери. Как же он мог надеяться приобрести сторонников? Он был американец, еретик, а в этом удаленном от Европы уголке земли господствовал такой же могущественный, неистовый фанатизм, как и в городе Семи Холмов[13] в мрачные времена инквизиции.
Может быть, к счастью Карлоса, забавы кончились и праздник близился к своему завершению.
Вскоре каждый занялся приготовлениями к отъезду. В повозки стали запрягать быков, ослов и мулов, и семейства скотоводов разместились в этих глубоких колымагах, похожих на огромные ящики. Засвистали бичи, заскрипели оси, загремели огромные колеса, раздались крики погонщиков – и все вместе произвело такой хаос, который испугал бы любого, кроме тех, кто здесь родился.
Менее чем через час равнина опустела, и лишь степные вечно голодные волки рыскали по ней, отыскивая остатки пиршества.
Глава IX
Фанданго
Публичные увеселения закончились на равнине, но праздник святого Иоанна должен был продолжаться в городе. Прежде чем разойтись окончательно и разъехаться по домам, зрителям предстояло посмотреть еще немало зрелищ.
Прежде всего надо было отправиться в церковь получить окропление святой водой, посвятить четки, купить индульгенции и частицы мощей, чтобы наконец зачинить прореху, сделанную карточными играми в карманах иезуитов, которым вечером не терпелось продолжить игры.
Вечером по улицам тянулась процессия – шествие в честь святого Иоанна, в котором пять-шесть рослых мужчин носили на носилках по всему городу огромную статую святого Иоанна. Ноша была тяжелой, люди, носившие ее, обливались потом. Сама статуя была чрезвычайно любопытна. Представьте себе огромную куклу из воска и гипса, одетую в полинялую шелковую мантию, украшенную кружевами, перьями и разного рода мишурой. Это была католическая статуя, но переделанная на индейский лад, поскольку мексиканская религия включает столько же индейского, сколько и римско-католического.