— Как жаль, — покачал головой Гридин, — но ведь то, что я сказал, так очевидно.
— Может быть, и очевидно, да только не совсем. Для меня вот очевидно, что именно две истории, а не одна быть должны. Одна после второй. Это значит, что испытания на верность Богу будут повторяться в разных видах из века в век.
— А теперь что скажете, Георгий Иванович?! — торжествующе воскликнул Коля.
— Скажу, что всегда предпочтительнее иметь два суждения об одном и том же предмете, чем только одно. А у Моисея Григорьевича такая глубина в словах, что теперь много о них размышлять буду.
Беседа перешла на другие предметы. Гридину было все так же хорошо и спокойно на душе, но вскоре он взглянул на часы и ужаснулся, что может не доехать засветло до намеченного им ночлега. Провожали его весело, и когда коляска подъехала к молодому лесу и скрылась в нем, княгиня сказала:
— Какой приятный человек!
Энгельгардт ничего на это не ответил, а только подумал, что скорее бы из его души ушло все то темное, что вошло в нее сразу же, когда он в первый раз встретился глазами с Гридиным.
Глава VII
21 марта 1812 года императором был подписан высочайший указ об особом наблюдении в пограничных областях. Согласно указу, следовало брать показания со всех граждан иностранного происхождения и других подозрительных лиц о цели их посещения городов и местечек. Тех же, кто убедительных объяснений предоставить не сможет, высылать немедленно. Среди бумаг, сопутствующих написанию указа, были подробные размышления по данному предмету чиновника по особым поручениям Георгия Ивановича Гридина. В своей записке государю он рекомендовал призывать на воинскую службу также и российских граждан Моисеева закона, а для усиления благонадежности требовать от них принятия особой присяги. Однако же по причине известной российской медлительности соображения Гридина так и остались на бумаге никем не востребованными. А между тем они во многом совпадали с соображениями некоторых весьма высокопоставленных вельмож, коим также пришлось по долгу службы думать об устройстве еврейского племени в государстве российском.
Здесь надо особо отметить, что в самом конце своей записки Гридин вдруг позволил себе рассуждения общего характера. Он предположил, что смысл самого существования граждан Моисеева закона все-таки полон загадок. И уж коли они не пропали совсем в прошлые века, то и неизвестно, как именно следует их сдерживать, чтобы поведение их при общении с неприятелем не становилось опасным для отечества. Из чего проистекало, что наблюдение за гражданами Моисеева закона следует вести постоянно. Впрочем, справедливости ради следует отметить, что предложения Гридина появились в весьма и весьма тревожное время. Хорошо известно, что именно в такие времена каждый ум способен производить те лишь образы, к которым приучен годами. К примеру, едва указ от 21 марта был прочитан минским губернатором, так он немедленно отправил государю депешу, в которой сообщал, что «подозрительны все жиды!»
Когда в середине лета того же года войска Наполеона перешли пределы России и двинулись вглубь ее, сведущие люди, вздыхая, говорили, что многих, очень многих потерь, как людских, так и хозяйственных, можно было бы избежать, если бы чиновники, собравшиеся вокруг государя, умели вовремя угадывать события и предотвращать их. Вспоминали также и указ от 21 марта, появившийся слишком поздно, чтобы производить все те полезные действия, ради которых он был сочинен.
Глава VIII
В начале ноября 1812 года к городу Борисову подошли передовые отряды армии Наполеона, которая покидала пределы России. Великая армия снова уходила из далеких от Франции земель непобежденной, но еще не было в ее недолгой истории столь горестного похода, как этот. Судьба, так благоволившая к Наполеону прежде, в этом походе отвернулась от него. Иногда ему казалось, что это не он вел свои войска на встречу с неприятелем, а неистовый вихрь кружил его над огромными, похожими друг на друга пространствами, пока не швырнул на улицы Москвы. Запустение, огонь и смерть сопровождали его здесь вместе со стаями воронья, от которых темнело небо. Весь город казался ему ужасной тюрьмой, в которую он сам себя заключил. И мечтал лишь об одном — бежать. Бежать из России как можно скорее. Может быть, настоящий-то русский его поход только тогда и начался, когда Наполеон построил свою армию и, опираясь на палку, повел ее вон из Москвы[14].
На всем пути до Борисова армии постоянно приходилось доказывать неприятелю, что несмотря ни на что, она еще крепко держит в руках оружие. Никогда прежде Наполеон не был так тверд в мысли, что ни один полководец мира не имел счастья вести за собой таких солдат, которые были у него. Даже когда на пути из Смоленска в Борисов ударили морозы, войска, едва завидев его, кричали: «Да здравствует император!»
14
Есть документальные доказательства, что этот символический жест имел место, и Наполеон в первые часы отступления действительно шел впереди своей армии.