Впрочем, не черт. А принципы, обещанные им Бонапартом.
— Желание спасти человека, который имел смелость объявить их свободными и равными со всеми иными народами земли.
(Это у Мазуса говорит русский офицер над трупами повешенных, склоняя голову перед подвигом самопожертвования.)
— Пустые слова… Особенно о равенстве и братстве. Может быть, до того, как сюда пришел Наполеон, у меня действительно не было братства с поляками, так я его и сам не хочу…
(Это у Мазуса говорит еврей, принимающий у себя русского дворянина.)
— …И равенства с ними мне тоже не надо. Даже если бы мне вдруг сказали, что я им, оказывается, равен, и они мне теперь разрешают жить на самой главной улице в Варшаве, то я все равно туда не пойду. Я всегда буду жить там, где мне совсем не надо думать ни о братстве, ни о равенстве.
Браво, Лейбэлэ! Митрополит Илларион подает тебе руку через столетия! Если не жить по благодати, тогда и нужен закон. Но найдется ли на земле улица, где тебе дадут жить, «не думая» о том, что другие люди «думают» о твоем праве? И о своем праве на ту же улицу?
Увы. Будет тебе Варшава. И варшавское гетто. И Гражданский кодекс, на который уповал Наполеон. И всемирные права человека. Уйдет Наполеон с одной улицы, появится на другой. И так и эдак клин.
Когда на Энгельгардта опускали петлю, он почувствовал, что пальцы, которые коснулись его шеи, дрожат.
— Не бойся, — сказал Энгельгардт, глядя в глаза молоденькому жандарму. — Нет на тебе вины за мою смерть.
Вины нет. Страдание — есть. И будет. На любой стороне. И от этого не уйти ни с Березины, ни с любого другого места в Истории.
БЕРЕЗИNА
Глава I
Война была неизбежна. Во многих петербургских домах только о том и говорили. Из-за блокады, которую объявил Наполеон Англии, подорожали многие товары. За сукно, к примеру, теперь платили в два с половиной раза больше, чем в годы, когда английские корабли свободно плавали в балтийских водах. Знающие люди уверяли, что Наполеон намерен передать Галицию Варшавскому герцогству. Дерзостям, с которыми Наполеон удовлетворял каждое свое желание вблизи российских границ, когда-нибудь надлежало положить предел.
Императора Александра любили, но и роптали на него. Только однажды и вздохнули с облегчением, когда окончательно провалилось сватовство Наполеона к Анне Павловне[1]. Во многом винили воспитателя Александра швейцарца Лагарпа, который сделал его республиканцем. Оттого и ждали опасных последствий после каждой встречи Александра с наследником якобинцев.
На самом же деле к лету 1811 года интересы двух великих государств Европы были выражены обоими императорами весьма определенно и совершенно не совпадали одно с другим. Единственно, чего упорно не желал делать Александр, так это начинать войну первым.
Не понимая, что Александр в мечтах давно уже видел себя победителем Наполеона, некоторые чиновники и военные, особенно из западных губерний, в посланиях своих предостерегали его от изъявления дружеских чувств к императору французов. Наполеон, убеждали они, всех правителей Европы желает видеть своими вассалами. Мыслимо ли сие для России?
Однако были и такие послания, где Александра призывали к немедленным действиям, дабы предотвратить идущую от западных границ угрозу. К примеру, полковник Турский из Белостока сообщал, что помимо французов и поляков в войне против России будут принимать участие также и жиды. Свое утверждение обосновывал тем, что, как и поляки, жиды пользовались особым покровительством Наполеона.
Действия, которые предлагал полковник Турский, состояли в том, чтобы установить особое наблюдение за каждым из них в Петербурге и ввести в Западном крае императорскую почту вместо жидовской. Тем самым неприятель был бы лишен возможности использовать, на случай войны, своих лазутчиков в тылах российских войск.
В Петербурге жили и ходатаи по еврейским делам. Из бумаг, которые они посылали каждый год в канцелярию императора, было известно, что больше всего еврейское племя, доставшееся России в наследство от Польши вместе с ее землями, озабочено собственным своим стесненным положением. Многие российские умы желали участвовать в справедливом устройстве еврейской жизни. Одни помогали евреям осознать самих себя, пытаясь освободить их от прежних заблуждений, другие же, понимая, что это невозможно, хотели оградить христианское население от их вредного влияния.