— Мы и не должны ждать благодарности от подданных другого императора, — сказал Удино. — Иное дело, если их враждебность следует использовать с пользой для себя.
На взмыленной лошади прискакал адъютант маршала Удино. Он доложил, что когда бригада Кабрино переходила Березину возле деревни Студенка, это на севере от Борисова, то лошади шли по дну, а если где-то и плыли, то не более десяти футов. Вода доставала ездовым до колен.
В карете, направляясь к Студенке, Наполеон вспомнил слова Лористона о неблагодарности евреев и подумал, что и он, видимо, тоже, как и многие другие офицеры, читал прокламацию, которую обнаружили в захваченной у русских почте. Автор ее был еврейский проповедник, который сбежал вглубь России[16]. Одно место Наполеон с удивлением прочитал несколько раз и запомнил его наизусть: «В основе характера Наполеона лежат две черты: во-первых, гнев и жестокость, позволяющие истреблять без жалости бесчисленное множество душ и вызывающие в настойчивом стремлении к победе готовность бороться до полной и окончательной собственной гибели. Во-вторых, заносчивость и гордыня, при которых все военное искусство, все удачи и победы приписываются исключительно собственной мощи и силе своего ума. Основное же свойство милосердия и доброты состоит в том, что чувствуешь горе и страдание униженного и угнетенного более сильно, чем собственные — эти черты воплощены в полной мере в нашем императоре».
Удивительно, но даже после той брани, которую слышал о себе Наполеон всю свою жизнь, именно эти слова отчего-то задели его больнее всего. Они были пропитаны какой-то совершенно очевидной ложью и лицемерием. Особенно задело Наполеона его сравнение с Александром. Что может знать о жизни государей этот жалкий проповедник, который всю свою жизнь только и видел, что убогие хижины своих единоверцев, в которых из-за детских криков и неприятных запахов даже его солдаты отказывались оставаться на ночлег. Известно ли ему, что многие годы он, Наполеон, по уверениям самого Александра, был его идеалом, которому больше всего в жизни он желал бы подражать? И это была совершеннейшая правда, а не какая-нибудь лицемерная уловка жалкого проповедника. Свойства милосердия и доброты… Господи, откуда им быть, если, прежде чем проникнуться ими, невозможно избежать топота копыт и грохота пушек. И разве сам Александр, этот тайный республиканец, которого он полюбил как брата, не говорил ему, что Гражданский кодекс есть главное сражение, которое выиграл Наполеон… Нет, нет, никому не дано знать, какая тоска угнетает душу человека, который обязан выигрывать все свои сражения…
Карета остановилась, и Наполеону сказали, что он в Студенке. Прекрасный вид открылся его взору, когда он вышел из кареты. Спокойные темные воды реки, скованные льдом у берегов. Обширная низина, медленно переходящая в лес. Вдоль реки крестьянские избы, над некоторыми из которых белыми столбами поднимался дым…
Глава XI
В Борисове печи теперь топили только ночью при плотно зашторенных окнах, чтобы с улицы нельзя было увидеть отблесков огня. Кругом горели костры, и толпы голодных солдат бродили в поисках пищи.
— Раньше мы радовались, что живем на самой короткой дороге между Москвой и Варшавой, — сказала Хая, укладывая поленья в печь, — а теперь я должна плакать горькими слезами потому, что Наполеон, дыра ему в голову, убегает из Москвы именно по этой дороге.
— Адмирал Чичагов тоже думал, что Наполеон уйдет по какой-нибудь другой дороге, и когда тот здесь появился, едва успел перебежать на другой берег, — сказал Гумнер, который прошел задними дворами, чтобы поговорить с братом.
— Зато Шмуль Пророков опять успел выбежать к Чичагову с хлебом и солью, — усмехнулся Бенинсон.
— Почему опять?
— Потому что, когда Наполеон был здесь первый раз, он делал то же самое вместе с поляками.
— А мы с тобой радовались, что сражение обходит нас стороной, — сказал Гумнер.
— Мне казалось, что где-то впереди, далеко от города, у Чичагова имеется надежный заслон от Наполеона.
— Тебе казалось… Можно подумать, что ты в этом что-нибудь понимаешь, если даже сами генералы не могут с точностью угадать, откуда к ним должен подойти неприятель, — вздохнул Гумнер.
— С точностью может работать только твоя машина, — засмеялся Бенинсон, — а война как болезнь. Никогда не знаешь, когда она начнется и чем закончится. Они ворвались в город как бешеные звери. Я сам видел, как они зарубили на скаку двух офицеров, совсем еще мальчиков, которые стояли перед ними с поднятыми руками.
16
Рабби Шнеер-Залман (1747–1812), активный противник Наполеона, руководитель хасидов Беларуси и Литвы.