Между тем наблюдатели сообщали Чичагову, что ночью ими были замечены значительные передвижения войск между Борисовом и Ухолодами. Там же французы валили лес и со всеми предосторожностями, чтобы не быть открытыми неприятелем, откатывали бревна к реке. Опасался Чичагов и того, что генерал Шварценберг, который ранее преследовал его на всем пути к Борисову, может выступить из-под Минска на Игумен, и тогда следующий его шаг будет к Ухолодам на соединение с Наполеоном. И все же пока делались последние рекогносцировки, Чичагов оставался пребывать в нерешительности.
Что же до возможного прорыва через Березину в верхнем ее течении, то здесь все было против Наполеона. Армия Витгенштейна двигалась к Борисову с севера, и Чичагов час от часу ждал сообщений от Чаплица о ее появлении на левом берегу против Брилей. Да и поляки из корпуса Домбровского должны были предостеречь Наполеона от желания овладеть дорогою на Вильну через Зембин, даже если бы ему и удалось наладить надежную переправу где-нибудь в верхнем течении Березины. Дорога на всем своем протяжении была окружена болотами, отчего через речку Гайну и еще одну небольшую речку были когда-то построены двадцать два моста. Хотя и можно было предположить, как сильно Наполеон желал бы опередить русских и раньше их войти в Вильну, но только вряд ли, думал Чичагов, он станет загонять себя в столь очевидную западню.
Велико же было удивление адмирала, когда стало известно, что французы под прикрытием пушек принялись разрушать остатки моста. Не значило ли это, что пушки должны быть сняты с позиций? Что неприятель уходит из города? Что более всего Наполеон страшится преследования войск, которые могут пойти следом за ним из Борисова? Но что если маневр ложный? И слухи о том, что Наполеон остался без понтонов, бросив их еще в Смоленске, неверны. Что же тогда?
Но даже если бы Чичагов и отправил большую часть стоящих перед Борисовом полков вниз к У холодам и Шебашевичам, а Наполеон, узнав об этом, стал бы строить рядом с мостом переправу, то и тогда полки не опоздали бы встать на свои прежние позиции.
Все было так, однако Чичагов медлил, ожидая еще какого-то самого верного знака. И вот ночью, когда в глубоком раздумье Чичагов сидел перед горящей свечой, прискакал офицер от генерала Чаплина с известием о том, что с противного берега переправились два борисовских еврея с просьбой срочно доставить их к адмиралу.
— Отчего же не доставили? — спросил Чичагов.
— В том нет надобности, ваше высокопревосходительство. Суть сообщения изложена ими письменно. Со слов соплеменников их, что несут службу у Наполеона, известно им стало место, где будет наведена переправа. Место сие есть деревни Дымки и Уход оды.
Вот он знак, которого так ждал Чичагов! Сомнений больше не оставалось. Немедленно был поднят весь штаб, и началось движение в войсках. К утру на позициях у тет-де-пона и в Брилях стояли только полки генерала Чаплица и графа Палена.
Лазутчиков из Борисова велено было держать под строгим наблюдением егерей, коих при исполнении таковых обязанностей все чаще, на французский манер, стали называть жандармами[17]. Чичагов же после успешного окончания сражения намерен был принять лазутчиков и щедро их вознаградить.
— А что, Георгий Иванович, верно ли говорят, что приходилось тебе исследовать дела жидовские? — задумчиво спросил Гридина Чичагов вскоре после прибытия в Шебашевичи.
— Нескромно было бы говорить о себе как об исследователе, ваше высокопревосходительство, но и то верно, что надлежало мне проверить одно опасение.
— Какое же?
— Сообщения были о полной приверженности Наполеону не только поляков, но также и евреев. В ожидании войны с Наполеоном император желал знать, имеется ли связь между Синедрионом в Париже, где Наполеон возвышал евреев, и окраинами Европы, в которых большая их часть проживает.
— И что же? — с интересом спросил Чичагов.
— Мое путешествие не подтвердило указанных опасений. Если что-то за пределами Российской империи их и занимает, так, пожалуй, лишь цены на товары, — с улыбкой сказал Гридин. — Впрочем, таких совсем немного. Основная толпа евреев темна и необразованна. Однако первоначальные опасения совсем мною и не отвергались. О чем теперь и сожалею, имея твердые подтверждения их преданности отечеству.
— Еще и потому удивительно мне тебя слушать, Георгий Иванович, что прежде, когда доходили ко мне слухи о жидовских геройствах, я встречал их не иначе как с усмешкой. Уверен был, что слухи сии сами же они и производят. Теперь начинаю думать по-иному. Однако же, если обнаружится какое-либо лукавство или обман от тех лазутчиков, что указали мне на ретираду Наполеона, то полностью передаю их в твои руки. Суди их тогда, как знаешь.