Глава III
Солнце уже опускалось на верхушки деревьев, когда карета вкатилась в лес. Лес был еловый, а потому мрачный, и Гридин тут же вспомнил девочку — именно здесь ее и должны были искать с особым старанием. От этих мыслей Гридина то и дело отвлекали тяжело груженные досками телеги, которые выводили из леса веселые мужики, крепко держась за поводья и покрикивая на лошадей.
«В этой девочке весь ответ на вопрос государя о еврейском племени, — думал Гридин. — Может ли грозить опасностью какой-либо народ, если даже его предводители столь жалки, что страха ради лишают себя возможности получать сатисфакцию за нанесенные им обиды?..» Подумал Гридин также и о том, какая польза была бы отечеству от такого случая, поспей известие о нем в столицу вовремя. Большой открывался простор, чтобы и просвещенность государя перед Европой показать, а заодно и шляхту приструнить. Что же до полковника Турского то тот определенно, перед тем как послание государю писать, страшный сон увидел. Оттого и такой силы вопль издал!
Три народа?! Случая с девочкой было достаточно, чтобы понять ничтожество одного из названных им неприятелей. Другой народ — поляки. Давние умельцы саблями звенеть да гордо головы вскидывать. Однако если между собой у них никогда согласия нет, то полякам сам Бог велел всегда иметь рядом твердого опекуна. Хоть австрийского, хоть прусского, хоть российского. А что до французов, то и без полковника Турского известно, как грозен сей неприятель.
…Вскоре лес отступил, и взору Гридина открылась просторная, залитая уходящим солнцем поляна с множеством построек разной величины. Рядом с дорогой был берег реки Березины, проблески света от которой Гридин иногда видел в лесу сквозь стволы деревьев. Прямо на берегу стоял большой деревянный чан, в который каким-то устройством трое мужиков заливали воду. Чан стоял высоко, и от нижней его части в сторону самой большой постройки тянулся желоб, тоже деревянный. Над той постройкой торчала высокая железная труба. Еще когда Гридин был в лесу, он слышал резкие, иногда даже пронзительные звуки, которые вдруг пропали, когда он выехал на поляну. Были слышны только крики мужиков, которые затаскивали доски на телеги.
Доски были уложены ровными рядами по краю поляны. Там же были свалены и бревна. К строению с трубою четверо мужиков катили по деревянным, вертящимся круглякам огромное бревно. Гридин вышел из коляски и подошел к строению ближе. С обеих сторон по торцам были устроены ворота, стоящие распахнутыми настежь. Когда Гридин прошел внутрь строения, он вновь увидел бревно, которое мужики приткнули к нескольким пилам с широко разведенными зубьями, поставленными стоймя и закрепленными в металлической раме. Главным же зрелищем в строении определенно был котел, доходящий высотой почти до самой крыши. На котле лежала уходящая вверх труба, рядом — устройство с двумя тяжелыми колесами по бокам, сочлененное с цилиндром, из которого с шипением выбивался пар. От того колеса, что висело над рамой, опускалось вниз железное плечо.
— Пан интересуется? — услышал Гридин за спиной певучий голос.
— Интересуюсь, — обернулся Гридин.
Сквозь очки на Гридина смотрел высокий, худой еврей в промасленном халате.
— У меня двухдюймовки по десять футов[4], или пану требуется что-нибудь другое?
— Что-нибудь другое, — засмеялся Гридин. — Хочу машину в деле увидать и еще как бревно на доски развалено будет.
— А когда-нибудь раньше пан видел машину на пару?
— Нет, никогда.
— О! Как я завидую пану, он будет сейчас иметь особое удовольствие, но только позвольте спросить: с кем имею честь беседовать?
— Чиновник по особым поручениям из Петербурга Гридин Георгий Иванович. А вы, вероятно, Гумнер? — с улыбкой спросил Гридин. — Борух Лейзерович?
— Да, Борух Лейзерович. Но иногда меня зовут еще и Борисом Лазаревичем, на что я не обижаюсь.
После этих слов Гумнер распрямил спину и наконец-то убрал с лица свою неподвижную вежливую улыбку, которая все более раздражала Гридина. Гумнер дал знак рабочим, и один из них распахнул дверцу топки и стал лопатой забрасывать туда опилки. Когда дверцу закрыли, Гридин сквозь отверстие увидел, как разгорается пламя, и даже слышал его гул. Когда наверху что-то отворилось и от котла с шумом отлетело облачко пара, Гумнер подошел к вороту, похожему на морской штурвал, но только меньшего размера, и стал поворачивать его. Пар шипел все сильнее и сильнее, пока колесо не сдвинулось с места. И сразу же поползло вниз и затем поднялось вверх металлическое плечо на колесе, чтобы снова и снова повторить это движение.