— Подождите... — вставил Доулиш.
— Разрешите мне закончить, сэр, — настойчиво продолжал я. — Как только Валкан почувствует, что мы собираемся отказаться от его услуг, он тут же кинется искать нового хозяина. Росс из военного ведомства или О'Брайен из МИДа сразу же заманят его на Олимпийский стадион[1], и ищи ветра в поле. Они, конечно, поохают и согласятся с вашими доводами на объединенном совещании разведывательных ведомств, но за вашей спиной будут преспокойненько использовать его.
Доулиш свел кончики пальцев двух рук вместе и сардонически ухмыльнулся.
— Вы думаете, что я уже слишком стар для моей работы?
Я не ответил.
— Если мы решим не продлевать наш контракт с Валканом, и речи не может быть о том, чтобы позволить кому-нибудь купить его за более высокую цену.
Я не предполагал, что старый Доулиш может заставить меня содрогнуться.
Глава 4
Берлинская защита — классический пример защиты с помощью контратаки.
Берлин, воскресенье, 6 октября
Громадная территория между Эльбой и Уралом с бесконечными зарослями кустарника и редкими деревнями всегда была учебным плацем Европы. Посередине, между Эльбой и Одером, охраняя Бранденбург, находится главный город Пруссии — Берлин.
Первое, что вы замечаете с высоты шестьсот метров, — это военный мемориал Советской Армии в Трептов-парке. Это русский сектор Берлина. Советский солдат, возвышающийся над пространством, равным десяти футбольным полям, выглядит так мощно, что статуя Свободы на его фоне совсем бы затерялась. Над площадью Маркса — Энгельса самолет начал резко снижаться в южном направлении к Темплхофу, в лучах яркого солнца заблестели нити водных артерий. Шпрее течет по Берлину, словно вода из перевернутого ведра по стройплощадке. Река и ее каналы, тощие и голодные, крадутся под улицами, которые их, похоже, даже не замечают. Город разделяется не большим мостом или широким потоком, а кварталами кирпичных и бетонных домов, которые кончились совершенно неожиданно.
Джонни Валкан приехал встретить меня в Темплхоф со своим приятелем на черном «кадиллаке».
— Майор Бейлис, американец, — сказал Джонни.
Я поздоровался за руку с высоким костлявым человеком, наглухо застегнутым в белую полушинель из лондонского магазина «Акуаскьютум». Пока ждали багаж, он предложил мне сигару.
— Хорошо, что вы приехали, — сказал майор. Джонни сказал то же самое.
— Спасибо, — сказал я. — В этом городе без друзей нельзя.
— Мы сняли вам номер во «Фрюлинге», — сказал майор. — Отель небольшой, удобный, тихий и очень-очень берлинский.
— Замечательно, — сказал я; описание мне действительно понравилось.
Джонни ловко маневрировал в потоке машин на роскошном «кадиллаке». С запада на восток город пересекал широченный проспект, который разные поколения называли то «Унтер-ден-Линден», то «улицей 17 июня», и который когда-то служил гигантской подъездной аллеей и шел через Бранденбургские ворота к королевскому дворцу.
— Мы называем ее просто Большой улицей, — сказал американец, пока Джонни перестраивался в правый ряд. Статуя на воротах впереди отливала на солнце золотом, за ней в советском секторе лежало плоское бетонное пространство площади Маркса — Энгельса, на месте которой находился снесенный коммунистами дворец Гогенцоллернов.
Мы свернули к «Хилтону».
Чуть дальше по улице, за коробкой Гедехтнискирхе с ее гладкой современной башней, похожей на колонку проигрывателя и построенной на месте разрушенной старой, располагалось кафе «Канцлер», занимавшее значительную часть тротуара Курфюрстендам. Мы заказали кофе, и американский армейский майор отсел на дальний конец стола, где минут десять завязывал шнурки своих ботинок. Напротив, в кафе «Квик», две девицы с серебряными волосами ели сардельки.
Я бросил взгляд на Джонни Валкана. Годы лишь красили его. Он выглядел старше сорока со своей роскошной прической и загорелым лицом. На нем был хорошо сшитый берлинский костюм из английского полотна. Откинувшись на стуле, он лениво наставил на меня палец. Рука его так загорела, что ногти казались бледно-розовыми.
— Прежде чем мы начнем, давай проясним одну вещь, — сказал он. — Твоя помощь здесь никому не нужна, ты тут лишний в том, что касается меня. Не забывай об этом, не мешайся под ногами, и все будет о'кей. А если начнешь совать нос... — Он пожал плечами. — Это очень опасный город, — Не опуская руки, он едва заметно улыбнулся.
Я какое-то время молча смотрел на него. На его улыбку и на его руку.
— В следующий раз, Джонни, когда тебе приспичит показать пальцем на человека, — сказал я, — помни, что три других твоих пальца смотрят в таю сторону.
Он опустил руку с таким видом, будто устал держать ее в одном положении.
— Мы поддерживаем связь со Стоком, — сказал он тихо.
Я удивился. Сток был советским полковником КГБ[2].
— Значит, все это официально? — спросил я. — Обмен носит официальный характер?
Валкан хмыкнул и бросил взгляд на майора.
— Скорее его можно назвать внеслужебным. Официальный, но внеслужебный, — повторил он достаточно громко, чтобы услышал американец. Американец рассмеялся и вернулся к своему шнурку.
— Насколько мы можем судить в Лондоне, здесь, в Берлине, много внеслужебной деятельности.
— Доулиш жаловался? — спросил Валкан придирчиво.
— Намекал.
— Ты скажи ему, что если он хочет, чтобы я работал исключительно на него, то за это придется платить мне побольше теперешних вшивых двух тысяч в месяц.
— Сам скажи, — ответил я. — Телефон прекрасно работает.
— Послушай, — сказал Валкан, из-под чистой манжеты выглядывали солидные золотые часы. — Доулиш не представляет здешней ситуации. Моя связь со Стоком... — Валкан сделал жест рукой, который означал превосходную степень. — Сток в сто раз умнее Доулиша, и он ведет свои дела сам, непосредственно, а не из кабинета в сотнях милей отсюда. Если мне удастся переправить Семицу через забор, то только потому, что я лично знаю несколько важных людей в этом городе. Людей, которым могу доверять, и которые могут доверять мне. А Доулишу останется получить почести и забыть обо мне.
— По-моему, надо сообщить Доулишу, — сказал я, — что потребует полковник Сток за переправку Семицы, как ты выразился, «через забор».
— Почти наверняка деньги.
— Об этом я и сам догадывался.
— Постой, постой, — сказал Валкан громко, чтобы вывести американца из полусонного состояния. — Майор Бейлис является официальным американским наблюдателем за этой сделкой. Я больше не хочу выслушивать твои грубости.
Американец снял свои солнцезащитные очки и сказал:
— Да, сэр, именно так. — И снова надел очки.
Я сказал:
— Просто чтобы убедиться, что вы не наобещаете чего-нибудь лишнего, устрой, чтобы я поприсутствовал на вашей следующей встрече с товарищем полковником Стоком, идет?
— Это трудно, — сказал Джонни.
— А ты постарайся, — сказал я. — В конце концов, именно за это мы тебе и платим деньги.
— Да, конечно, — сказал Валкан.
Глава 5
Когда игрок предлагает обмен или жертвует, он, естественно, имеет в виду последующие маневры, которые должны закончиться к его выгоде.
Берлин, понедельник, 7 октября
Бюстгальтеры и пиво, виски и шерсть, великие слова, выписанные цветным электричеством на стенах вдоль Курфюрстендам, — таким был театр западного благоденствия: громадная жрущая, орущая, смеющаяся сцена, переполненная толстыми дамами и карликами, марионетками, пожирателями огня, сильными мужчинами и множеством эскапистов. «Сегодня я присоединяюсь к труппе, — подумал я. — Теперь у них будет и иллюзионист». Подо мной раскинулся город — большие куски света чередовались с обширными озерами темноты, где булыжник и трава молча сражались за власть над миром.
1
Западноберлинская штаб-квартира МИ-6 использует для работы помещения Олимпийского стадиона. (Примеч. авт.)