Другими словами, – комментирует д-р Хэдвен, – потери из-за болезней и смертей в нашу эпоху сывороток и вакцин со всем их «защитным» противомикробным действием были (пропорционально периоду времени и численности войск) почти в шесть раз больше за последние шесть месяцев эпидемии в Галлиполи, чем за все три года англо-бурской войны.
Официальные цифры потерь в галлипольской экспедиции говорят сами за себя:
Принимая во внимание пули и снаряды, от которых было не скрыться в аду сражений, огромная цифра в 96 684 жертв болезней потрясает воображение, особенно учитывая тот факт, что в кампании участвовали многочисленные австралазийские войска, в которые были отобраны самые крепкие и здоровые мужчины. По своему количеству больные оставили далеко позади и убитых, и даже раненых, и не забывайте, что из этой огромной массы больных почти каждый был тщательно привит. Список их заболеваний сущий пустяк в сравнении с той закономерностью, с какой широкомасштабное применение методов Пастера неизменно оборачивалось несметным числом заболевших. Заболеваемость среди крепких воинов Галлиполи была столь высока, что напрашивается вывод о том, что к этому привели прививки, отравлявшие организм и понижавшие жизнестойкость воинов.
Несмотря на эти изобличающие свидетельства, бактериологический диагноз сделал все для создания позитивной и успешной прививочной статистики, присваивая какие угодно, кроме тифа, названия кишечным заболеваниям, хотя в предыдущих войнах их клинические признаки диагностировали бы именно как тиф. Процедура бактериологических анализов была наглядно освещена подполковником К. Дж. Мартином и майором У. Дж. Д. Апджоном, патологами общевойскового госпиталя № 3 Австралийских Имперских сил[263]. Для диагностики применялась чрезвычайно сомнительная агглютининовая реакция, и с прямодушием, столь же восхитительным, сколь и непреднамеренным, эти джентльмены признаются, что у «предварительно привитых» пациентов образование тифозных агглютининов «ставилось под сомнение». Затем они рассказывают, что «диагностировали тиф только в случае изоляции палочки брюшного тифа или если в случае клинической картины тифа нельзя было поставить паратиф».
В критике этого отчета «Ваксинэйшн инкваерэр» (Э. Б. Маккормик) отмечает:
Таким образом, существования паратифа, помимо истинного тифа, было достаточно для исключения диагноза тифа, если только пациент не был непривит, и тогда тиф, конечно же, был самым настоящим. Мы всегда догадывались, что медики «ставят под сомнение» тиф у привитых, а тут с очаровательной простотой нам раскрывают процедуру, с помощью которой привитым официально удается избежать ярлыка, навешиваемого на непривитых[264].
Такой метод диагностики объясняет утверждения многих больных английских солдат:
«Сначала они сказали, что у меня тиф, потом – паратиф, а потом – что у меня дизентерия (или наоборот), но я чувствовал себя все время одинаково!»
Для сторонников Пастера болезнь имеет мало общего с симптомами и ощущениями: она должна заключаться в микроорганизмах, видимых в микроскоп. Как писал покойный Стивен Педжет, почетный секретарь Общества защиты исследований (вивисекции) в «Дейли мейл» 16 апреля 1920 г.:
«Симптомы паратифа в целом походят на симптомы тифа, но микробы у них разные».
Такой подход к заболеваниям приводит к удивительной мысли, что если избегать определенной терминологии, то прививки имеют успех, независимо от уровня заболеваемости или даже смертности. То, что такая критика справедлива, следует из этой же статьи в «Дейли мейл» г-на Педжета, который писал:
«В свете этих фактов очевидна вся низость предположения, что профилактическое лечение не имело успеха в Галлиполи. Мне доставляет удовольствие изобличить ложь».
«Факты», проливающие «свет», представляют собой цитирование д-ра Чарльза Сёрла из Кембриджа, который утверждал:
«Перед Галлиполи мы прививали только от тифа, и в результате из 100 000 случаев заболевания было лишь 425 случаев тифа и 8103 паратифа. Мы находились в ужасающих условиях, у нас было лишь полпинты воды в день, мы пили из луж с грязной водой и из грязной посуды, пока в ней была влага. Нет ничего ужаснее жажды; у нас не было отдыха, мы жили в траншеях. Болели все, у нас было около 50 000 случаев дизентерии, но процент тифа был очень низкий».