Ниже приводится текст ярлыка Ахмата по четырем ныне известным спискам; в основу положен список П, являющийся, скорее всего, наиболее ранним[1406]. Расхождения между списками в двух случаях носят принципиальный характер.
В П о размере требуемой Ахматом «подати» сказано следующее: «60 (ѯ҃) тысяч алтын вешнюю да 60 тысяч алтын осенную». В М перед словом «вешнюю», которым начинается строка, на левом поле, с заметным отступом, приписана буква в под титлом и со знаком тысячи. В С и Ч эта цифра (2000) уже вписана в строку, и получилось чтение: «60000 алтын 2000 вешнюю да 60000 тысяч алтын осеннюю»[1407]. В результате, текст стало возможным трактовать как содержащий либо требование трех выплат[1408], либо указание сначала на общую сумму, а затем на две ее составляющих[1409]. Между тем, очевидно, что непротиворечивое чтение наиболее раннего списка П первоначально. По-видимому, в списке, к которому восходят М и С, была по ошибке дважды написана первая буква слова «вешнюю». Затем первая в была зачеркнута таким образом, что линию зачеркивания можно было принять в верхней части за титло, а в нижней — за значок, обозначающий тысячу. Писец списка М испытывал сомнения и сначала не включил эту букву в текст, но потом все же приписал ее на полях. В С, а следом и в близком к нему Ч она уже оказалась внесенной в строку. Таким образом, в первоначальном тексте речь шла о двух «податях» — весенней и осенней, каждая размером в 60 000 алтын. В сумме это 3600 рублей. Такой размер дани практически равен половине суммы ордынского «выхода», которую платили московские князья в 30-е гг. XV в. (более поздних данных нет) — 7000 рублей[1410]. Его двукратное снижение могло быть связано с событиями конца 1430-х — 1440-х гг. Тогда в Орде соперничали между собой два хана — Кичи-Мухаммед и Сеид-Ахмет. В Москве признавали верховную власть обоих: в договорной грамоте Василия II с Дмитрием Шемякой 1441–1442 гг. упоминаются «выходы» во множественном числе и послы, отправляемые к тому и другому «царю»[1411]. Скорее всего, каждому из ханов отправляли половину 7-тысячной дани. В конце 1440-х гг. с Ордой Сеид-Ахмета начались столкновения, «выход» в нее выплачивать перестали, а во второй половине 1450-х гг. эта Орда распалась[1412]. Однако, как показывает текст ярлыка, дань Кичи-Мухаммеду, а позже и его сыну Ахмату, и после этого осталась на прежнем, урезанном вдвое уровне.
С и близкий к нему Ч содержат определение русских «блужныя просяники». В этом принято видеть выражение презрения к земледельцам, но определение «блужныя» (в других текстах неизвестное, следовало бы ожидать «блудныя»[1413]) в сочетании с указанием на возделывание злаков выглядит несколько странно. Однако наиболее ранние списки П и М дают чтение «плужные» (слово, встречающееся в письменности XVI–XVII вв.)[1414]. В этом случае и прилагательное, и существительное являются указаниями на одно и то же — земледельческий характер занятий населения. Следует заметить, что следы такого рода определений зависимых от Чингизидов народов и их правителей — по типу хозяйства — в источниках есть. Новгородская первая летопись, передавая речь монгольских послов в Киеве в 1223 г. (перед столкновением на Калке), приводит определение ими половцев как своих «холопов и конюхов»[1415]. Иван III в начале 1502 г., по утверждению князя Орды Ахматовых детей Тевекеля, зафиксированному в его письме великому князю литовскому Александру, предлагал хану Шейх-Ахмату (сыну Ахмата): «ратаи и холоп его буду»[1416]. Определение подданных Ивана III в ярлыке Ахмата как «плужных просяников» является еще одним свидетельством подлинности документа. В России ни в XVI, ни в XVII столетиях никому не пришло бы в голову изобретать такое словосочетание (вторая его составная часть — «просяники» — более нигде не встречается[1417]): перед нами явно результат дословного перевода.
1406
В тексте сохраняются
1407
Архимандрит Леонид в своем издании ярлыка Ахмата по списку С данное обозначение цифры пропустил (Леонид, архим. Два акта XV в. с объяснительными к оным примечаниями // Известия Русского Археологического общества. СПб., 1884. Т. 10. Стб. 270). К. В. Базилевич его внес, но интерпретировал как цифру 20000 (Базилевич К. В. Ярлык Ахмед-хана Ивану III. С. 31; Он же. Внешняя политика Русского централизованного государства. С. 165; такую трактовку принял, публикуя в 2000 г. ярлык по списку С, и автор этих строк, см.: Горский А. А. Москва и Орда. С. 198). Однако хотя читающийся в С знак и имеет некоторое сходство с одним из скорописных начертаний буквы к (20) и отличается от обычных в сборнике начертаний буквы в (2), он все же явно соответствует именно этой последней (что подтверждается наличием в в списках М и Ч).
1408
Так интерпретировал его К. В. Базилевич, пришедший к выводу, что дань равнялась в сумме 140 000 алтын, т. е. 4200 рублей (Базилевич К. В. Ярлык Ахмед-хана Ивану III. С. 45).
1409
См.: Григорьев А. П. Указ. соч. С. 78–79. Автор, исходя из того, что общая сумма — 60 000 алтын, в том числе «весенняя подать» — 20 000, вынужден был допустить, что вторые 60 000 — ошибка вместо 40 000.
1410
Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. М.; Л., 1950, № 29. С. 74 (духовная грамота Юрия Дмитриевича Звенигородского, 1433 г.). Вполне вероятно, что точный размер дани равнялся как раз 7200 (3600×2) рублей. Суммы «выхода» в духовных и договорных грамотах московских князей указывались округленно. Так, в духовной грамоте Дмитрия Донского «выход» с территории собственно Московского княжества указывается в 1000 рублей, но приведенный при этом расчет по уделам сыновей дает цифру 960 рублей (Там же, № 12. С. 35–36).
1413
Указание А. П. Григорьева, со ссылкой на «Словарь русского языка XI–XVII вв.», что форма «блужные» появилась в конце XVI в., ошибочно. См.: Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып. 1. М., 1975. С. 246, где такой формы не фиксируется.
1415
«Ни на вас придохомъ, нъ придохомъ богомъ пущени на холопы и на конюси свое на поганые половче» (НПЛ. С. 62).
1416
РГАДА. Ф. 389 (Литовская метрика). Кн. 5. Л. 247 об.; Lietuvos Metrika (1427–1506). Kniga Nr. 5. Vilnius, 1993. S. 179. № 106.3.
1417
Э. Кинан, пытаясь обосновать невозможность выражения «просяники» в аутентичном тексте, сначала высказал мнение, что оно не могло быть использовано как презрительное, так как татары регулярно сеяли в степи просо, и тут же, в противоречие со сказанным, отметил, что в XVII–XVIII вв. крымцы называли украинских казаков термином, обозначающим «те, кто питается просом» (Keenan E. L. Op. cit. P. 42–43). По-видимому, обозначение земледельцев как «плужных просяников», т. е. «пахарей, выращивающих просо», было связано как раз с хорошим знакомством татар именно с этой зерновой культурой. Особой уничижительности в нем видеть нет оснований (такое впечатление создавал эпитет «блужныя», являющий собой, как выясняется, ошибочное чтение): скорее речь можно вести о традиционном ордынском определении зависимых народов.