Как обычно, Тиберий Гракх был впоследствии обвинен в стремлении к царской власти. Комментируя это утверждение, Теодор Моммзен замечает, что, по всей видимости, ничего подобного и Гракха и в мыслях не было. Но тут же и добавляет, что это-то и плохо. То, что идея получения царской власти была чужда Гракху, рисует молодого трибуна, с точки зрения Моммзена, как раз с негативной стороны. "Эта идея, — пишет Моммзен, — вероятно, была чужда Гракху, но это является для него скорее новым обвинением, чем оправданием. Ибо владычество аристократии было столь пагубно, что гражданин, которому удалось бы свергнуть сенат и стать на его место, пожалуй, принес бы государству больше пользы, чем вреда"[94].
Как всегда, Моммзен классически точен в своих оценках. Владычество аристократии было столь пагубно, что гражданин, которому удалось бы свергнуть сенат и стать на его место, пожалуй, принес бы государству больше пользы, чем вреда. Именно этот вывод следует из всего, что прошло сих пор перед нашими глазами.
Иначе говоря, по мнению Моммзена, установление тиранического режима стало бы благом для римского государства в тех условиях, в какие оно было загнано неограниченной алчностью и эгоизмом римской аристократии. И то, что Тиберий Гракх не строил планов узурпации власти и установления тирании, характеризует его, — по мысли Моммзена, — как раз с худшей стороны.
Кто как, а я согласен!
И, кстати, уважаемый читатель, кажется, нам начинает приоткрываться тайна младших тираний древне Эллады? Ведь там, с поправками на местные условия, наверняка было все то, что мы видим сейчас в Риме. Безграничная власть аристократии, неистово уничтожающей самые основы народной жизни — с одной стороны. И растянувшаяся во времени гибель демоса, страстно желающего "твердой руки", обуздывающей аристократическую свору — с другой. Вот на этой щедро удобренной почве и вырастали в Греции цветки младших тираний.
Собственно, на ней же, как мы еще увидим, взрастет и древо Римской Империи. Но пока еще рано. Ибо Тиберий Семпроний Гракх, пусть даже ценой своей жизни, но все же несколько отсрочил падение Республики. Как и падение убившего его республиканского олигархата.
Ведь стоивший его автору жизни, аграрный закон Тиберия Гракха принят и работает. Более того, результаты его работы не замедлили сказаться. Лучше всего об этом говорят сухие цифры. Их и приводит Теодор Моммзен.
"Но яснее всего говорят о значении реформы данные цензовых списков. Цифры, опубликованные в 623 г. [131 г. до н. э.], … показывают только 319 000 граждан, способных носить оружие. Но спустя 6 лет (629 г.) [125 г. до н. э.] эта цифра не только не снизилась, как это имело место во все предыдущие годы, а, наоборот, еще поднялась и достигла 395 000 человек, т. е. прирост составлял 76 000 человек. Это увеличение, — несомненно, результат того, что сделано было для римского гражданства комиссией по раздаче земель"[95].
Впрочем, с таким же правом можно сказать и то, что это был последний вздох Римской Республики перед ее окончательной, пусть и растянувшейся на столетие гибелью. Ведь в 129 г. до н. э. Сципион Эмилиан, глава комиссии по раздаче государственных земель, после многочисленных жалоб тех, кто лишался в результате ее работы своих земельных владений, принял ряд постановлений, фактически парализовавших ее работу. Работа комиссии была приостановлена, а затем и свернута. Все, больше шансов у Республики не оставалось.
14. Гай Гракх. Мы пойдем другим путем
Трудно найти в истории людей более непохожих друг на друга, чем Тиберий и Гай Гракхи. Первый, так и оставшийся на всю жизнь мечтательным юношей, вспыльчивым, храбрым, ранимым, желающим только добра и рухнувшим под непосильной ношей спасения народа, которую он взвалил на себя, не будучи к ней совершенно готовым. Второй — прирожденный политик, боец, человек, стоящий обеими ногами на земле, знающий чего он хочет и как этого достичь.
Но гораздо более, нежели их личные качества, братьев различают те политические пути, которые они избрали. Если Тиберий видел свою политическую миссию в спасении Республики от алчности и недальновидности ее истинных хозяев, то Гай понял главное. Он понял, что Республику не спасти — она обречена. Аристократия в принципе не в состоянии изменить своему основному инстинкту — все большему и большему увеличению собственного богатства и могущества. И до тех пор, пока власть находится в руках у аристократии — а власть в любой республике всегда принадлежит аристократии — никто и ничто не сможет отвернуть ее с гибельного пути разрушения самих основ римской государственности.