На севере есть мухи-божества,[8]
И с ними наши, местные, поладили
И часто распевают вслух слова,
Которые услышали в Лапландии.
БЛОХА
Блоха, возлюбленная, друг
Все любят нас. Жестокий круг!
Вся наша кровь до капли — им!
Несчастен тот, кто так любим.
АКРИДА
Была акрида неспроста
Едой святого Иоанна.[9]
Будь также, лирика, проста
И только избранным желанна!
ОРФЕЙ
Пусть будут небеса — водой, приманкой — сердце.
В речную ли волну, в морскую ли всмотреться
Кто сыщется среди кувшинок иль медуз
Божественный, как Ты, Спаситель, ИИСУС?{3}
ДЕЛЬФИН
Дельфин резвится — но волна
Всегда горька и солона.
Где радость? Встречусь ли я с нею?
Все горше жизнь, все солонее.
СПРУТ
Чернила выпустит — и вот
Со смаком кровь друзей сосет.
Такого лакомку видали?
Кто се чудовище? Не я ли?
МЕДУЗА
О бедные медузы, с бурой
Растрепанною шевелюрой,
Вы ждете не дождетесь бури
А это и в моей натуре!
РАК
Сомнение, моя отрада,
С тобой, как раки, мы вдвоем,
Идя вперед, ползем назад, а
Назад идя, вперед ползем.
КАРП
Живете вы в садке, в запруде,
Подоле, чем иные люди.
Вы так печальны, что, поверьте,
Вас, карпы, жаль — и нам, и смерти.
ОРФЕЙ
Зимородок, Купидон
И Сирены — как споют нам,
Отзовется сладкий звон
Стоном смертным, страхом смутным.[10]
Нет, не слушай пенье их
Слушай ангелов благих.
СИРЕНЫ
Откуда эта грусть, Сирены, и печаль,
Когда ваш нежный плач плывет в ночную даль?
Я полон отзвуков, я схож с морскою тьмою.
О эхо, мой корабль, зовущийся Судьбою!
ГОЛУБЬ
О голубь, нежность, дух святой,
Был сам Христос рожден тобой.
И я люблю Марию{4} — с ней
Дай обручиться мне скорей.
ПАВЛИН
Хвост распуская, эта птица
Всем демонстрирует наряд:
Своей красой она кичится,
При этом обнажая зад.
ФИЛИН
Как филин, сердце ухает в груди
Все ух да ух… Так в крест вбивают гвозди.
Все пыл, все кровь — хоть душу изгвозди.
Любимые, лишь вы меня не бросьте!
ИБИС
И я сойду, в тумане зыблясь,
В подземный мир — да будет так!
И на латыни мертвой ибис
Укажет мне мой путь во мрак.
БЫК
Вот херувим, рожденный бездной:[11]
Друзья, он славит рай небесный,
Где мы сойдемся, наконец,
Когда позволит нам Творец.[12]
вернуться
На севере есть мухи-божества…
Речь идет не о снежных хлопьях, но о тех мухах, многие из которых приручены финскими и лапландскими колдунами и повинуются им. Колдуны передают этих мух из поколения в поколение и держат запертыми в особом ящике, где они невидимы, но готовы целым роем вылететь на свет, чтобы изводить воров, напевая магические слова; к тому же эти мухи бессмертны.
вернуться
Была акрида неспроста
Едой святого Иоанна.
«Et erat Joannes vestitus pilis cameli, et zona pellicea, circa lumbos ejus, et locustas, et mel silvestre edebat». S. Marc. 1, 6.{7}
вернуться
Зимородок, Купидон
И Сирены — как споют нам,
Отзовется сладкий звон
Стоном смертным, страхом смутным.
Мореплаватели, услышав пение зимородка, готовились к смерти, за исключением разве что середины декабря, когда эти птицы вьют гнезда, и было принято считать, что в ту пору море спокойно. А Купидон и Сирены, волшебные крылатые существа, поют столь божественно, что те, кто их слушает, готовы даже ценою жизни заплатить за их песни.
вернуться
Вот херувим, рожденный бездной…
В небесной иерархии существуют те, кто обречен служить божеству и восславлять его, а среди них встречаются создания невиданных форм и удивительной красоты. Херувимы — это крылатые быки, но вовсе не чудовища.
вернуться
…Когда позволит нам Творец.
Те, кто занимается поэзией, не ищут и не любят ничего другого, кроме совершенства, которое само по себе есть Бог. Неужели же эта божественная красота, это высшее совершенство могут покинуть тех, целью жизни которых именно было их открыть и прославить? Такое представляется мне невозможным, и, по-моему, поэты имеют право надеяться на то, что после смерти обретут счастье, высшую красоту, к которой ведет лишь познание Бога.