— Ничего страшного, тетя. Сарайчиком, где кто-то повесился, меня не испугаешь, даже если я окажусь там взаперти.
— Ты уверена? — недоверчиво спросила тетка. — И все же лучше будет, если тебе не придется провести там ни одной ночи. Для этого нужно всего лишь возвращаться вовремя.
Это был первый и последний раз, когда мы с теткой говорили на эту тему. После ни я, ни она никогда не заговаривали о девушке, что удавилась в сарайчике. Я до сих пор не знаю, правда это была или нет. Конечно, можно было порасспрашивать соседей, которые жили там с незапамятных времен, но тогда мне это даже в голову не пришло.
Время от времени я заходила в этот ставший собачьей будкой сарайчик, чтобы прибраться. Поглядывая на потолок, я иногда думала, на какой же из этих балок повесилась та девушка? Поздним вечером, во тьме потолочные балки напоминали копошащихся во мраке злых духов. Я представляла, что, наверное, умерла бы от страха, если бы увидела свисающий с этих балок труп. Бывало, что от этих мыслей мне внезапно становилось не по себе, и я стремглав убегала. Однако такое случалось редко. При свете дня все балки казались абсолютно одинаковыми, а в ранних сумерках тонкие лучи заходящего солнца, пробиваясь в щели между трухлявыми досками, высвечивали лишь ворсинки собачьей шерсти, летающие вперемешку с пылью.
Теткин дом находился в одном из районов Сэндая под названием «четвертый северный квартал». Дом стоял в самом конце узкого и длинного переулка, образованного вереницей таких же жилых домов, которые были обнесены дощатыми заборами, выкрашенными черной краской. Предметом теткиной гордости был, во-первых, сад, который значительно превосходил по размерам все соседские участки, и, во-вторых, отсутствие шума. Слева от старых, потемневших от времени ворот с решетчатыми створками находилась внутренняя калитка, сделанная из бамбуковых стеблей. За калиткой в окружении деревьев раскинулся сад с газонами и клумбами. Днем, подобно стражу, ревностно исполняющему свой долг, по саду, выискивая кротов и лягушек, носился маленький песик по кличке Могу.
Видимо, раньше, когда был жив теткин муж, их особняк представлял из себя образец утонченной японской архитектуры, но после смерти мужа тетка решила давать частные уроки фортепиано и под это дело перестроила весь дом, превратив его в маленькое строение, в котором эклектически смешались европейские и японские черты. Одноэтажное здание, выкрашенное в бледно-розовый цвет, поражало полным отсутствием индивидуальности, хотя определенный домашний уют в нем все же был.
В доме было шесть комнат: помещение для занятий музыкой со звуконепроницаемыми стенами, за ним следовала застекленная терраса, столовая, теткина спальня, маленькая комнатка размером в четыре с половиной татами, все убранство которой составлял единственный комод из дерева павлонии, гостиная… и все.
Мне выделили гостиную, которая располагалась сбоку от прихожей. Несмотря на название, эта комната уже давно стала неким подобием кладовки, где без разбора громоздились старые вентиляторы, подарочные коробки из-под напитка «Кальпис»[12] и прочая дребедень, поэтому тетка сказала, что будет только рада, если я займу эту комнату.
Комнатка оказалась очень даже неплохой. Размером в шесть татами, европейского типа и очень светлая благодаря окнам, обращенным на восток и на юг. Вдобавок, с южной стороны к комнате была приделана небольшая крытая терраса. Летом, в послеобеденные часы на такой террасе должно быть очень приятно читать книги, устроившись в плетеном кресле. Самое главное, что эта комната не соединялась ни с какими другими, что в определенной степени ограждало мою жизнь от теткиного вмешательства, и это было очень кстати.
Восточное окно, сделанное в виде эркера, выходило на тот самый сарайчик. Ветхое строение, притаившееся за газоном и цветочными клумбами, при долгом рассматривании начинало казаться абсолютно чужеродным окружающему пейзажу, поэтому я решила никогда не открывать это окно и для верности положила на подоконник высокую стопку книг и тетрадей. Прямо за окном рос куст гортензии. Иногда по вечерам, в бликах фонаря, висевшего у ворот, листья гортензии рисовали на оконном стекле причудливые, слегка размытые тени. Словно нечто белое и зловещее, паря в воздухе, пыталось заслонить собою окно.
По моей просьбе тетка завесила это окно плотными шторами. Причину я ей объяснять не стала.
В общем, так начался мой последний школьный год. Каждое утро я вставала вовремя и отправлялась в школу, а вечером возвращалась к тетке, как и было велено, не позже семи часов. Правда, при этом я почти никогда не высиживала положенные шесть уроков. Примерно раз в три дня мы с закадычными подругами Джули и Рэйко, заранее сговорившись, уходили из школы пораньше.