Набрал Княжина, сообщил ему о находке.
– Ваня, срочно отправь запрос на Перепеченское, на эксгумацию[13], сделаем официальное опознание, и тело маме передадим для захоронения.
– Есть, Дмитрий Владимирович, сейчас принесу.
Вскоре в кабинет вошли, как всегда, двое неразлучных друзей, Княжин и Кошкин, оба в очках, как профессора. Да в принципе в своей области профессора и есть. Лучше их никто не разбирается в теме идентификации неопознанных трупов.
Нетерпеливо протянул руку.
– Давайте запрос. Надо срочно ехать на Перепеченское. И вызывать маму. Ребята, мы его нашли! Мы лучшие!
Но они молча сели на диван, переглянулись и замялись.
– Вы чего? Запрос где? Почему не принесли? Что случилось?
Заговорил Олег.
– Дядя Дима, тут такое дело…
– Да что случилось? Говорите уже.
– В общем, это. Трупа солдата на Перепеченском кладбище нет.
– Как нет? Вы что? Куда он делся?
– Тут такое дело…
И Олег рассказал, что все неопознанные трупы, обнаруженные на территории Москвы, действительно захоранивают на Перепеченском кладбище, но оказывается, через пять лет после захоронения их выкапывают и перевозят на Николо-Архангельское кладбище, где кремируют.
– Олег, зачем? Это правда, Васильевич?
– Правда, дядя Дима. Делается это с целью освобождения места под новые захоронения, иначе негде будет хоронить следующие неопознанные трупы.
– Вот это новость! Сколько лет служу, не знал о таком.
– Не знал, потому что мы с этим практически никогда не сталкивались. Всегда раньше находили.
– Это да. Ну хорошо, слава богу, мы хоть по номеру его определили и тогда по фото опознание сделаем. Значит, получается, урна сейчас на Николо-Архангельском?
Они вновь переглянулись.
– Что еще?
– У нас еще есть не очень хорошая новость. Точнее, очень нехорошая.
– Что?
– В общем, после кремации урны хранятся там один год. А потом – все.
– Что – все?
– Их уничтожают.
– Как уничтожают?
– Ну, под бульдозером.
– Как так? То есть через шесть лет от человека не остается вообще ничего? Даже пепла?
– Ну такие правила, Дмитрий Владимирович.
Волосы у меня встали дыбом.
– Когда он был захоронен?
– Шесть лет назад, 20 марта.
Я посмотрел на календарь. 19 марта.
– То есть завтра урны будут уничтожены? И у нас остался всего один день?
– Точно. Завтра же! – взялся за голову Княжин.
– Срочно звоните в крематорий!
Олег вскочил. Набрал номер.
– Але, Лев Аронович? Здравствуйте, Олег Кошкин, МУР, сейчас передам трубку начальнику, Дмитрию Владимировичу.
– Лев Аронович, здравствуйте. Вы урны еще не уничтожили? – закричал я в трубку.
– Здравствуйте, Дмитрий Владимирович, – растерянно ответили в трубке. – Простите, какие урны вы имеете в виду?
– Урны с прахом неопознанных трупов с Перепеченского кладбища.
– А, эти. Дмитрий Владимирович, не извольте беспокоиться. Все уже готово, я все бумаги подписал. Завтра утром все уничтожим. Вы хотите приехать проконтролировать?
– Не-е-ет! – закричал я. – Отставить! Ничего не уничтожать. Завтра мы приедем.
– Хорошо, конечно. А что случилось?
– Лев Аронович, завтра мои сотрудники все вам объяснят.
– Дмитрий Владимирович, но мы же ничего не нарушили! У нас все по графику. Все документы в порядке.
– Лев Аронович, просто сделайте, что я вам сказал. Не уничтожайте урны.
– Да, да, конечно. Не извольте беспокоиться, все до единой урны будут в целости и сохранности.
– Спасибо. До свидания.
Я положил трубку. Сердце бешено колотилось. Неужели успели? Вроде дело о неопознанном трупе, да еще погибшем шесть лет назад, а адреналин зашкаливает как при боевой операции.
– Василич, Олег, идите, срочно готовьте запрос на изъятие урны.
Взял письмо мамы солдата. Несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь. Набрал номер. Долго звучали гудки. Сердце стучало. Как начать разговор? Как рассказать матери обо всем, что случилось?
– Слушаю, – раздался безжизненный, отстраненный голос.
– Светлана Игоревна?
– Да.
– Здравствуйте. Вас беспокоят из Московского уголовного розыска.
– Слушаю вас.
– Светлана Игоревна, это по поводу вашего сына.
– Надо прийти на допрос? – спросила она устало, но вдруг оживилась: – Что? Откуда? Вы из Москвы? Из МУРа? Я вам письмо писала.
– Да, Светлана Игоревна, я вам поэтому и звоню.
– Вы что-то узнали? Есть новости? Спасибо, что позвонили, – голос ее совершенно преобразился.
– Светлана Игоревна, вы могли бы прилететь в Москву? Это очень важно.