Они вошли во двор и будто попали в другую страну — прохладную, зеленую.
— А хозяин-то дома, — не слишком любезно произнесла Сахро, — ну ничего, мигом спровадим в чайхану, пусть там развлекается, а с женщинами ему нечего делать!
— Зачем, апа, — возразила Азада, — пусть муаллим останется, с ним так интересно!
Улаш-ака учил Азаду истории с пятого по десятый класс, она знала его как доброго, умного человека. Детям казалось, что нет и не может быть такого, чего бы не знал Улаш-ака.
Первая жена Улаша-ака, тоже учительница, умерла от сердечного приступа лет пять назад. Дети их давно выросли и после окончания вузов разъехались кто куда. Ни один не остался в «Чинаре». И потому после смерти жены учитель вдруг остался совсем один. Согнуло горе муаллима — взгляд его стал каким-то тусклым, не было в нем прежней страсти, с которой отдавался он любимому предмету. Ученики, и Азада тоже, помогали Улашу-ака по дому, а иногда приходили просто так, поболтать, отвлечь его от тягостных мыслей. Но время шло, горе понемногу стиралось, и муаллим вновь обретал себя, становился прежним — страстным и увлеченным педагогом. Два года назад он женился на Сахро, муж которой, уехав на курсы повышения квалификации, познакомился в Ташкенте с другой женщиной и больше в «Чинар» не вернулся. Женитьба Улаша-ака на молодой — моложе, чем младшая его дочь, — красивой женщине вызвала немало пересудов в кишлаке. Но и тут время сделало свое дело — зубоскалы поостыли, смирились, тем более, что жили они дружно и счастливо.
— О-о, Азадахон, — произнес радостно Улаш-ака, появившись в дверях дома.
— Здравствуйте, муаллим!
— Здравствуйте, здравствуйте. — Он продолжал стоять в дверях. Одет по-домашнему: в полосатые пижамные брюки, белую майку. Азаде показалось, что муаллим выглядит как-то неряшливо, да и обрюзг вроде бы. — Располагайтесь, девчата, а я сейчас вам чай приготовлю.
— Мы сами, муаллим, справимся, — возразила Азада, — а вы отдыхайте.
— Давай-ка, Азада, — распорядилась Сахро, — располагайся, он все, что нужно, сделает.
— Хорошо, будет исполнено, — ответил, улыбнувшись, Улаш-ака. Улыбка получилась вымученной, она предназначалась скорее для гостьи, чем для жены.
— У нас что-нибудь готовое есть? — спросила Сахро, забравшись на чарпаю[18].
— Да, джаным[19], я...
— О боже, этот человек убьет меня своей болтовней! — воскликнула Сахро, не дав мужу договорить.
— Ну что ты, что ты сердишься, Сахрохон? — попробовал оправдаться Улаш-ака.
— Не спорьте со мной, ака, именно так! Джаным, да джаным, — передразнила она его, — словно нам по семнадцать лет. Особенно вам! — это она произнесла с насмешкой.
— Извини, — сказал муаллим тихо. — Я только хотел сказать, что сам минут двадцать назад пришел, так что пока не успел... Собирался приготовить...
И опять жена перебила его бесцеремонно.
— Что? Что собирался? — Азаде показалось, что она допрашивает мужа.
— Собирался приготовить пельмени, — ответил Улаш-ака.
— Э-хе-е! Долго ждать! Нельзя ли что-нибудь побыстрее?
— Сейчас сделаем.
— А пока давайте чай.
— Будет исполнено, Сахрохон. — Улаш-ака поспешил на кухню. «Точно робот какой, — подумала Азада об учителе, — за двадцать минут уже и двор подмел, и чарпаю застелил, да еще и чай успел вскипятить». А вслух заметила:
— Очень сдал наш муаллим, выглядит как-то нездорово.
— А ну его, — махнула Сахро пренебрежительно рукой. — Чего уж там сдал! Как будто он выглядел когда-то лучше.
Азада не знала об отношениях Сахро и мужа, ей всегда казалось, что мир и согласие царят в их доме. И вдруг этот разговор при ней. Она была неприятно поражена.
— Пожалуйста, девушки, — сказал Улаш-ака, поставив на столик поднос с чайниками и пиалами. — Вы пока утоляйте жажду, а я быстро приготовлю что-нибудь и для утоления голода. Как работается, Азадахон?
— Спасибо, муаллим, привыкаю.
— Не только привыкает, — сказала Сахро, — но уже ударница. Бывалым дояркам носы утерла!
— Слышал и очень рад. Ну, пейте. — Улаш-ака отправился на кухню.
И вновь не сдержалась Сахро, сказала со злостью:
— Как он появляется перед глазами, меня начинает трясти.
— Разве муаллим плохой человек, апа?