– Осторожно, – предупреждает он, поскольку тебя шатнуло.
На стенах отпечатки маленьких рук, вымазанных в шоколаде, грязи, краске, томатном соусе. На лестничной площадке горным хребтом громоздятся старые компьютеры. За ними коробки с детскими вещами, которые стали малы, и мусорные пакеты с ветхими отрезами для штор. Все это подтверждает твои предположения: наплевав на все воспитание и огромные преимущества, кузина позволила бедламу победить себя. Бардак ясно свидетельствует о том, что к благополучию надо подходить более вдумчиво, чем Ньяша.
– Жена сама хотела тебе показать. – Леон распахивает дверь выходящей на север комнаты. – Она называет это уголком красоты. По ее философии, такой должен быть у каждой женщины. Как минимум.
Он коротко смеется и исчезает за очередными сумками.
Оставшись одна, ты садишься на кровать с балдахином, чтобы проверить, насколько она удобна. Слева дверь. Открыв ее, ты обнаруживаешь янтарно-желтую ванную и пускаешь воду, бросив в нее ароматические соли и масла кузины.
Двоюродный зять сволок пожитки на лестничную площадку и теперь затаскивает их в комнату. Не обращая внимания на бегущую воду, он подходит к французскому окну, раздергивает янтарно-красные занавески и выходит на узенький балкон.
– Она считает, что с пространством много что можно сделать, – говорит он. – И что здесь достаточно пространства для экспериментов. По ее философии, пространство ведет к общности, а его недостаток – к вражде.
– Какой у вас участок? – спрашиваешь ты.
– Два с половиной акра, – отвечает двоюродный зять, уныло улыбаясь.
– Как твоя докторская?
Ты продолжаешь разговор, опять недоумевая, как же докопаться до запрятанной сути зятя.
– Ну, потихоньку. – Он отвечает на расспросы равнодушно. – Смотри, ванна уже полная, – меняет тему Леон. – Я закрою.
Шум воды стихает, и зять, выйдя из ванной, возвращается на балкон, тихонько напевая нигерийский шлягер семидесятых в стиле афробит про женщин, которые мечтают стать леди и поэтому всегда берут самый большой кусок мяса.
– Я знаю эту песню, – вспоминаешь ты. – «Леди». Фела Кути[28].
– Она хочет организовать структуру, где женщины могли бы решать женские проблемы при помощи современных технологий. А я спрашиваю, кого же, по ее мнению, интересуют женские проблемы. И пытаюсь растолковать, что столь важные для нее вещи никому не интересны, даже женщинам. Меньше всего женщинам, объясняю я ей.
Ты склонна согласиться. Кого интересуют женские проблемы, кроме женщин, у которых они есть? Но ты боишься, что двоюродный зять передаст Ньяше, и будут неприятности. В то же время ты рада, что тебе и зятю, вам обоим известны предпосылки самосохранения.
– Я думаю переделать мою диссертацию во что-то еще, – говорит Леон.
– Ты можешь мне помочь получить место в твоем университете? – спрашиваешь ты.
– Я существенно изменил свое мнение о вашей стране, – продолжает двоюродный зять. – Конечно, тут куча всего неправильного. Но вместе с тем слишком у многих дела идут хорошо, и они не могут больше рассуждать о том, что именно – неправильно. К тому же не хватает людей, которые понимают, что правильно. Думаю, мне надо присмотреться к зимбабвийской каменной скульптуре, а не к образам смерти. Тебе известно, что пятеро из десяти самых известных скульпторов по камню в мире зимбабвийцы?
– Где это?
– Ты не видела? – Леон в недоумении морщит лоб. – Тебе надо посмотреть. Они же везде! Правда. По всему миру.
– Твой университет. Где он находится? В каком городе?
– Берлин. Мы познакомились, когда летели туда. Из Найроби. Я увидел ее в аэропорту. Она тогда не знала немецкого, а жизнь иммигрантки во Франкфурте была нелегкой. И я предложил пуститься в путь вместе.
– Сколько времени нужно, чтобы выучить немецкий?
– Это трудный язык.
Как будто зятю неприятна мысль о том, что придется обсуждать родной язык и его трудности, он выходит с балкона.
В дверях Леон спрашивает, не принести ли тебе закатную рюмочку.
Ты отказываешься. Когда он удаляется, ты подходишь к окну. Ньяша и служанка идут по газону с подносами, заставленными едой и напитками, и, дойдя до стола, опускают их. Ньяша пододвигает садовый стул и подсаживается к участницам семинара. Бледное золото предвечернего солнца мерцает в воздухе, неся теплые, сладкие, цветочные запахи раннего ноября. Слышится возбужденный смех. Ньяша навалилась локтями на деревянный стол и что-то сосредоточенно говорит, никто не тянется за коржиками и бисквитами. Женщины пристально смотрят на твою кузину, делают записи, опять смеются. Потом вскакивают, сгребают бумаги и запихивают их в рюкзаки. Они машут руками во все стороны, обнимаются, и Ньяша теряется в этом водовороте.