– Ты ведь не плаваешь? Если только не научилась за последние годы. Говорят, холодный как лед, – предупреждает она. – Но твое любимое место в школе было за залом с книжками и одеялом. Правда, не бассейн.
Ты смеешься и проходишь дальше. Когда приедет Ньяша, Панаше и Анесу будут плескаться в этом бассейне. И Леон.
– Люблю черные гранитные поверхности, – замечает Трейси, когда вы заходите на кухню, и проводит пальцем по пятнистой поверхности стола.
Ты повторяешь ее жест, получая удовольствие от гладкости.
– Я ведь говорила тебе, что тут все местное? – продолжает она. – Ты знаешь, что пятеро из десяти самых известных скульпторов по камню в мире зимбабвийцы?
– Да. – Ты благодарна за урок двоюродному зятю. – Я бы хотела посмотреть их работы.
Улыбка ширится на лице, ты сравниваешь цвета камня с охрой Май Маньянги. На тебя слишком много навалилось. От такой удачи ты чуть не плачешь и, стоя рядом с начальницей, пытаешься осмыслить, как же ты доросла до собственной кухни, притом что не пришлось выходить замуж ни за одного из сыновей Маньянги.
– Наша история с камнем уходит в века. К дзимбахве[39] и зимбабвийским птицам, – задумчиво рассуждает начальница. – Нужно найти способ заложить это в маршруты «Зеленой жакаранды». Пока не получается, потому что каменоломня не очень-то зеленая. Но должно же быть какое-то решение! Мы стараемся думать об экологии.
Ты идешь за начальницей в просторную гостиную, где много воздуха, а французские окна выходят в палисадник. Проводишь ладонью по черному граниту кофейного столика, заключенному в раму из старинной железнодорожной шпалы, и падаешь на кожаный диван цвета слоновой кости.
– Симпатично, правда? – кивает Трейси с улыбкой, принимающей твое одобрение. – Все так очевидно, что, казалось бы, уйма людей должна была додуматься до повышения ценности нашего наследия, – продолжает она, напоминая тебе кузину Ньяшу, которая, как и начальница, если уж ей что втемяшилось, не отступится.
Ты опять улыбаешься восторгам Трейси.
– Однако ничего подобного, – с грустью продолжает она. – Не те, кто заседает у нас в правительстве. Мы заключили выгодную сделку с поставщиками в Мутоко. Поэтому надеемся, что слухи о правительственных планах на всеобщую национализацию пустые. Вся история с индигенизацией. Как ты думаешь, Тамбу, что они делают?
Все еще улыбаясь, ты пожимаешь плечами и качаешь головой.
Трейси с едва скрытым изумлением наклоняет голову и опирается рукой на диван, который прогибается под ее весом.
– Но у тебя должно быть свое мнение. У каждого должно быть свое мнение. Иначе нельзя. Особенно в наши дни.
– Я не верю в политику, – говоришь ты, надеясь, что ответ приемлем, и соображая, что еще сказать, если нет.
– Ну конечно, – кивает Трейси. – Иначе ни за что бы не ушла с той денежной работы в агентстве. Да еще та записка, которую ты написала, вся эта чушь, что ты выходишь замуж. Я тогда подумала – хм, тут что-то кроется. Вполне себе политик. Ну, тогда нас уже двое, кто понял, что надо делать ноги, – продолжает она, идя к креслу. – Хотя даже трое, – добавляет начальница, додумав мысль и откидываясь в кресле. – Еще Педзи. Правда, это не совсем то же самое, ведь я охотилась за ней прежде, чем ей уволиться, как мы с тобой.
Ты поражена тем, что Трейси называет «денежной» работу, которая была так несправедлива, что истощила даже твое завидное терпение. А политика тебя никогда не интересовала. Ты понимаешь, что у людей вроде тебя, кто пробивает себе дорогу, на нее нет времени. Совсем недавно ты была настолько поглощена собственными неурядицами, что вообще не думала о политике, предоставив ее Ньяше и Леону. Огорошенная намеками Трейси, что тебе следовало бы думать о таких вещах, захваченная врасплох ее проверочкой, которая наводит на мысль о неожиданных, щекотливых аспектах новой работы, ты пропускаешь мимо ушей информацию о Педзи, которая в противном случае стала бы для тебя ударом.